Сидит, потирая то ручки, то ножки, вертит головкой, жизнью наслаждается. Сходит в туалет на потолок, порезвится с друзьями, но на Пчел смотрит с уважением и опаской.
— Пчелы работают и живут большой семьей. А мы что же?
— А ты разве не работаешь? Думаешь, не имеешь никакой социальной ценности?
Отвечает седой Мух молодой Мушке. Последняя очень уж часто стала за-нимать свою прелестную головку раздумьями о смысле жизни.
— Ну, а какая от нас польза-то? Неужели люди и животные нуждаются в наших назойливо – мерзких услугах?
Послушай, мой юный друг, разве ни разу не задумывалась ты об иной стороне нашего Бытия? Пускай орут, что мы разносчики заразы! Так гово-рят, но сколько миллиардов тонн отходов человеческой жизни мы помо-гаем перерабатывать, сколько падали убираем с лица земли. Из века в век, из поколения в поколение мы откладываем опарышей, чтоб они уни-чтожали мразь, которая так противна человеку.
Да! Мы могли бы и не существовать, результатом чего был – бы *Всемирный потоп в нечистотах*. Так предсказывал великий Муханес – наш оракул. Как могли бы мы убирать, чистить, не выпачкиваясь в заразу и инфекцию. Мы же не виновны в том, что люди не нашли еще способа договориться с нами и проводить дезинфекцию.
— Странно!? Я никогда не задумывалась об этой стороне * медали*. Все убивалась о мерзости нашего существования, когда такая глупая смерть ждет тебя каждую секунду, когда нет дома, как у пчел, и бесконечные скитания делают нас схожими с Цыганами. Они ведь считаются изгоями среди людей. Всегда слыли зловредным и пакостным народцем.
— К чему здесь Цыгане? То люди. Это иная категория. Как по мне, они и вправду хитры, но мы — это мы. Ты лучше погляди, сколько летающих со-родичей также не имеют постоянного дома. Дом привязывает и отнимает свободу. Это ж только пчелы у нас настолько развиты ! (с саркастической гримасой пропел Мух.) Но они и не имеют уже той свободы, как когда-то. Они просто слепы и не замечают, что горбатятся на человека, который на-хально выжимает из них все ресурсы.
Мы, дорогая моя, свободны! Свободны жить и умираем свободными, делая человечеству неоценимую в глобальном плане услугу. Я бы даже сказал, мы солдаты невидимого фронта. Это уж лучше, чем если –бы мы колбаси-ли какой-то там мед и жили в общаге под надзором.
— Неужели я была так слепа? Уже почти докатилась до мыслей о суици-де. Благодарение святому Мухесусу, что так вовремя повстречала вас. Не могу передать своих чувств. Будто заново родилась!
— ЕЕ – ть. Оо – ппа! Осторожно малышка, мухобойка задумчивых не любит. На этом буфете становится жарковато. Нужно переметнуться в более безо-пасное место.
Молодая Мушка была довольно хороша собой, а мудрый Мух любил кружить головки молоденьким * красотам*. А когда они еще и не глупы, то это уже особенный вкус любви.
— Благодарю вас, господин Мух! Мушка смотрела большими сияющими глазами на своего Гуру, не отводя пристального взгляда от него — велича-вого и умудренного опытом, с еще редкой сединой в бакенбардах. Она, кажется, влюблялась, и опытный красавец Мух это, конечно же, уловил.
Не упуская своего шанса, взял свежекрылую, благоухающую молодку за талию и повел по подоконнику, увлекая своей размеренно – пылкой речью. Но уже не о тех смыслах, а о самом что ни на есть главном, — о любви, о ней, вселенской.
— Дорогая моя, не согласитесь ли вы перекусить со мной чего – нибудь? Смею заметить, что наша беседа имеет длительное продолжение. Не так ли?
— Отчего бы и нет. Я вижу чрезвычайную пользу в общении с вами.
Медленно краснея и опуская глазки, пролепетала Мушка, грудь которой начала часто вздыматься от волнения.
— Вот и прекрасно, моя несравненная, юная мыслительница. Я вижу в вас, дорогая, огромнейший потенциал. Его лишь следует направить в нужное русло, но об этом за обедом. Летим!
И они медленно полетели под стеночкой, опускаясь все ниже и ниже. Ко-гда, наконец, влетели под своды кухонного стола, им явилась чудная кар-тина, — их уже ждало прекрасное, чудное, и будоражащее аппетиты, мусор-ное ведро. Множество разношерстных посетителей уже были заняты свои-ми обедами, но их чавкающе –глупая болтовня не могла помешать увле-ченному рассуждению, которое подогревалось радостью взаимной симпа-тии.