очень многабукаф (02-08-2012)
Эта леди твердит:
Злато всё, что блестит,
И она купит лестницу в небо.
Стоит слово сказать —
И свое можно взять
В час, когда не достать даже хлеба.
Знак висит, где стена,
Но не верит она,
Ведь бывает у слов по два смысла.
Возле речки в кустах
Запоет певчий птах,
Но опасны порой наши мысли.
О, как это странно.
Я смотрю на закат,
И на сердце тоска,
И рыдает душа, рвясь на волю.
Наяву, как во сне,
Кольца дыма в листве,
Голоса и глаза с давней болью.
О, как это странно.
В самом деле странно.
Кто-то шепчет: вот-вот
Песню мир позовет,
И трубач приведет всех нас в чувство.
Снова солнце взойдет
Для тех, кто так ждет,
Снова смехом леса отзовутся.
Твой палисад пронизан дрожью,
Но не тревожься,
С весной встречая деву мая.
Перед тобою две дороги,
Но будут сроки,
Чтоб успеть еще сменить свой путь.
Это очень странно.
Но не спасут шальные мысли,
Не знаешь если:
Трубач зовет тебя в дорогу
Послушай, леди, ветра песню,
Ведь, как известно,
На ветерке лестница лежит.
И на извилистом пути
В тенях нам душу не спасти.
Там леди светлая идет,
Она покажет нам вот-вот
Свой золотой небесный свод,
И если слух не подведет,
Тебя мелодия найдет,
Чтоб мир единство вновь обрел:
Уж лучше рок, чем просто ролл.
А она купит лестницу в небо.
(перевод В. Бойко)
Введение.
В современном мире существует множество книг, основанных на мифологических сюжетах. Как правило, все эти произведения достаточно интересны и хорошо читаются, и нередко затрагивают глубинные процессы человеческой психики и ставят перед своим читателем достаточно актуальные на сегодняшний день проблемы. Однако, к сожалению, среди книг подобного рода часто встречается и «чтиво», ориентированное на подростков, в котором знакомые всем сюжеты перевираются и истолковываются так, как это угодно автору. Но не следует забывать, что, помимо «чтива», существует также и поистине высокая литература, достойная занять место среди шедевров мировой классики.
Английский профессор филологии, писатель, творчество которого в наши дни принято определять как "фэнтези", Джон Руэл Рональд Толкиен попытался создать некий, как он сам назвал его, "ситнез мифологий", объединив в своих произведениях легенды и предания кельтских, германских и скандинавских племен. Его целью было построение универсального эпоса, особого мира, в котором, однако, внешний "языческий" антураж скрывал бы за собой христианские понятия о Добре и Зле. И у профессора получилось создать этот мир, который позже был назван Middle Earth, "Серединные земли", по аналогии со скандинавским Midgard. "Серединные земли", — своего рода "промежуточное звено" между миром высшим и низшим, объединяющее их в себе.
В данной работе была сделана попытка исследовать и проанализировать нравственно-этическую проблематику произведений Дж. Руэла Рональда Толкиена и определить ее влияние на современный мир и общество.
Глава 1. Предыстория, или Толкиен в критике.
У каждого народа имеется своя собственная мифология, оказывающая или оказывавшая некогда в прошлом большое влияние на его становление его менталитета и мировоззрения. Зависимость человека от природы, имевшая место быть на протяжении многих тысячелетий, породила множество преданий о Началах, именуемых также Богами, оказывающих людям помощь, или, наоборот, мешающих им. Однако, помимо легенд о Начлах, человечество создавало также и героический эпос, где неизменным было присутствие человека, чаще всего — полубога, вступаюшего в борьбу с враждебными силами, исходящими как от Природы, так и от других людей. Олицетворением таких человеческих пороков как алчность, скупость или похоть, в европейском эпосе часто становился дракон, на битву с которым и отправлялся герой, — однако, и для него существовал риск однажды превратиться в дракона, — тем самым, автор легенды как бы намекал людям на то, что от пороков необходимо прежде всего избавляться самому.
Сходство легенд у некоторых народов, живущих на большом расстоянии друг от друга, порою поражает и наталкивает на мысли о том, что, вероятно, некогда люди действительно были единым народом, который позже разделился и расселился по всему земному шару. Самое интересное, что во многих пантеонах (и не только европейских) обязательно встречаются очень похожие друг на друга по своим функциям и внешнему облику божества. Самый банальный пример — сопоставление трех богов-громовержцев, Зевса у греков, Перуна у славян и Одина у скандинавов и германцев. Каждый из них является верховным богом в своем пантеоне, отвечает за власть и порядок и наказывает нарушителей, если таковые возникают.
Известно, что увлечение мифологией для Толкиена началось с увлечения языками. Придумав, вроде бы шутки ради, еще в университские годы синтетическое "эльфийское наречие", используя для этого гэльский, исландский и древнегерманский/древнеанглийский языки, будущий профессор (тогда еще студент) понял, что за каждым языком должна стоять его предыстория, — иначе говоря, сказки, пословицы, легенды и прочее народное творчество. Несмотря на то, что в детстве, по его словам, Джон Руэл Рональд Толкиен спокойно обходился без "сказок" и даже не очень-то их любил, теперь он занялся тщательным изучением мифологий различных европейских народов, в частности, тех, на основе языков которых он построил свой собственный. И постепенно новое увлечение настолько захватило его, что он уже не мог обходиться без созданного, или, как считают некоторые, угаданного им же самим мира. Поэтому главная особенность его произведений, в частности, «Сильмариллиона», заключается в том, что языкотворчество и мифотворчество в нем тесно переплетены между собой.
«Сильмариллион», изданный уже после смерти Профессора под редакцией его сына, Кристофера Толкиена, в котором непосредственно описываются события, имевшие место быть в «начале начал», различные исследователи трактуют по-разному. На родине Профессора, в Англии, его относят его к жанру fantastic fiction (художественные фантазии), или romantic epic literature (романтический эпос); также полагают, что данное произведение можно отнести к жанру «космогонической эпопеи». Что же до «Властелина колец», то многие исследователи характеризуют как «волшебную сказку», хотя некоторые склонны трактовать данный роман как «героический» или «философский» эпос.
В отечественном литературоведении «Сильмариллион» трактуют как искусственный литературный эпос. Например, О.С Потапова в своей работе «Мифотворчество Дж.Р.Р. Толкина: "Сильмариллион" в контексте современной теории мифа» приводит для этого следующие доказательства:
1)в западноевропейской культуре эпос преимущественно существует в книжной форме, и относится исследователями-мидиевистами скорее к литературе, нежели к фольклору;
2) сам Толкиен считал свое произведение не иначе, как эпопеей, а эпопея, по его словам, является авторским произведением, в котором мифологические и фольклорные образы отображены через призму видения автора.
Следовательно, в жаровом отношении Сильмариллион может быть охарактеризован как литературно-мифологический эпос, вследствие вероисповедания его автора (Профессор, как известно, был убежденным католиком) подчиняющийся законам христианской этики и морали.
По словам самого Толкиена, он намеревался создать мифологический эпос, посвященный Англии непосредственно, так как его очень печалил тот факт, что у его любимой родины не было своей собственной мифологии. И создать такой эпос, пусть и отчасти, у него получилось. Отчасти — потому, что произведения Толкиена все равно носили на себе печать его христианского мировоззрения, что Профессор и осознал позднее:
"Конечно же, "Властелин Колец" — религиозная, католическая книга. Я осознал это, только когда закончил ее, и пересмотрел впоследствии под новым углом зрения. Именно тогда я убрал из текста все упоминания о культах и религиозных ритуалах ибо религиозный элемент растворен в самом повествовании и его символах" (Дж. Р.Р. Толкиен, письмо к Р. Муррею от 2 декабря 1953 года).
Мифологическим эпосом «Сильмариллион» является потому, что охватывает не только героические времена (изображение которых свойственно героическому эпосу), но и времена сотворения мира — времена мифические. Литературным он является по той причине, что создан писателем, а не народом и однозначно принадлежит литературе.
Творчество Джона Руэла Рональда Толкиена многие его современники считали "эскапическим", так как оно, по их мнению, опиралось исключительно на мифологию и религию и не корреллировало с современной реальностью. На что Профессор вполне справедливо возражал, что его произведения сравнимы с «побегом заключенного из темницы», и то, что он намеренно не отражает реальность совремнную, нисколько не означает его попытки уйти от нее. В своих произведениях Толкиен затрагивает глубочайшие нравственные проблемы современного общества, отображая его достоинства и недостатки через призму мифологии и религии, и, напротив, стремится всеми силами помочь людям найти правильный Путь, восстановить душевное равновесие и сделать этот мир чуточку гармоничней. Более того, многие персонажи в его произведениях были почти целиком срисованы с конкретных исторических деятелей, живших в первой половине XX века, — но к этому моменту мы вернемся позже, во второй главе.
Исследования подобного толка проводились и ранее. Особенно интересно то, что наибольшее значение нравственно-этическому аспекту творчества Толкиена придается в нашей стране, причем упор в подобных исследованиях делается именно на христианские мотивы в его произведениях. Например, Илья Ефимович Боярский, выпускник отечественного богословского института, в своей научной работе рассматривает именно нравственную сторону произведений Профессора, находя в нем отголоски христианской этики и морали. В своей работе "Творчество Толкиена по отношению к христианскому вероучению" он подчеркивает то, что большое влияние на писательскую деятельность Профессора оказала поэма "Беовульф", созданная в Англии во времена раннего средневековья (ориентировачно VII — VIII вв.) когда христианство еще соседствовало с язычеством, тесно переплетаясь с ним. Следовательно, обе картины мира — языческая и христианская — в той или иной мере оказали влияние на данный поэтический эпос. Однако, как отмечает Илья Ефимович, в отличие от героев "Беовульфа", которые отнюдь не являются образчиками христианского смирения, персонажи Профессора (положительные, разумеется) — смиренны и добродетельны, "поступки их доблестны и благородны именно с позиции святоотеческого учения". Здесь мы вынуждены с ним не согласиться, потому что, вероятно, речь в данном случае идет о героях "Властелина Колец", которые, однако, тоже далеко не все — чистые агнцы, — вспомнить хотя бы того же Боромира, пожелавшего взять себе Кольцо Всевластья. Хотя здесь, разумеется, допустимо сослаться на то, что он запутался, не выдержал искушения и.т.п. Однако, про большинство героев "Сильмариллиона" вообще невозможно сказать, что они живут, следуя нормам христианской морали. Например, Феанор и Турин Турамбар нарушают хорошо известную всем нам заповедь "не убий"; Тингол занимается стяжательством, и.т.д. Но это — спорный вопрос, в подробности которого мы вдаваться не будем. Важно упомянуть скорее то, что ни"Властелин Колец", ни"Сильмариллион" не задумывались автором как исторические романы, в которых каждое действие героя имело бы значение. Это — летопись, пусть и синтетическая, описание исторических событий, пусть и вымышленных, — и потому абсолютно неважно, были ли эти герои добродетельными в обычной жизни, — важно, как они повлияли на судьбу мира и что ими для этого было сделано.
Примечательно то, что Профессор в своих произведениях не проповедует идеи христианства напрямую, а вводит их как бы исподволь, незаметно для среднестатистического читателя, что, однако, заставляет его задуматься о своем месте в мире и о том, зачем он живет. Ни одного описания религиозного обряда, храма и. т. п. ни во "Властелине Колец", ни в "Сильмариллионе" мы не встречаем. Добродетель там познается исключительно через опыт, и проявляется в действии. Возможно, Толкиен намеренно не включил ни в одну из своих книг моментов, связаных с религией, чтобы не вызвать у своей публики отторжения. Ведь читателями Толкиена в основной своей массе была молодежь, у которой вера в Бога занимала в жизни далеко не первое место. Зато в Гэндальфа Серого поверить оказалось легче. В любом случае, книга Профессора, по его же собственным словам, насквозь пронизана христианской моралью, и любой более или менее образованный и внимательный читатель способен это увидеть.
История написания «Сильмариллиона» — долгий и тернистый путь, ведь Профессор создавал историю своего вымышленного мира не один и не два года, а практически всю свою жизнь. Многое переписывалось и редактировалось; многое безжалостно уничтожалось, но в итоге книга все же была издана — уже после смерти Толкиена, в 1977 году.
Поначалу, еще в университетские годы Толкиена, это были лишь разрозненные истории в стихах, похожие на кельтские предания о плавании Оссиана на Аввалон. В созданных студентом Оксфорда историях также фигурировали эльфы и их "волшебная страна", а также отважный мореплаватель, осмелившийся ступить на заколдованную землю и попросить помощи у Высокого народа. Позже большинство этих историй объединится в один большой сборник под названием "Утраченные сказания". Однако, от дальнейшей работы с кельтской мифологией Толкиен со временем отказался, мотивируя это тем, что она слишком уж сумбурна и противоречива, и обратился к германскому и скандинавскому фольклору, откуда почерпнул куда больше. Образы Начал (Валар) руководящих миром Среднеземья, несомненно, написаны им под влиянием "Старшей Эдды", что также можно отнести и к некоторым другим персонажам. Однако, нельзя отрицать тот факт, что кельтская мифология все же оказала значительное влияние на творчество Профессора. В частности, пресловутые «толкиеновские эльфы» — никто иные, как Туатха Де Даннан, волшебный народец из ирландского фольклора, проживающий в холмах. Подобно своим прототипам, эльфы Профессора не используют железа, заменяя его особым металлом, передвигаются преимущественно ночью, причем видеть могут как при дневном свете, так и в темноте, имеют способности к управлению энергиями и контакту со стихиями, и.т.д. и.т.п. Подобно тому, как Дану покровительствует своему избранному народу, наших героев защищает ее книжный аналог — Варда Элберет, богиня Света.
Помимо Варды, появляющейся еще в самых ранних текстах Толкиена, в его произведениях фигурируют также и иные божества, так или иначе заимствованные из древнеевропейских пантеонов. Таков, например, Манвэ Сулимо, Владыка Ветра, имеющий много общего со скандинавским Одином и славянским Перуном, Тулкас, адаптированный аналог Тора, иначе обозначенный также как "Разрушитель", и.т.д. и.т.п. Однако самой колоритной личностью среди Начал, несомненно, является злокозненный антипод Манвэ, известный нам как Мелькор, Владыка Ночи. Данному персонажу в нашей работе будет посвящена значительная часть.
Валар в «Сильмриллионе», — не просто «древние боги», — во всяком случае, подлинно языческого в них действительно мало. Это добрые по своей природе существа, испытывающие боль от воцарившейся в мире дисгармонии, и посему сознательно отгородившиеся от нее, а, следовательно, и от мира, — вероятно, с тем, чтобы не «заразиться» этой дисгармонией и не начать действовать во вред Замыслу Единого. Ведь Арда Искаженная искажает и тех, кто живет в ней. В своей чудесной стране «за морем», подобной Аввалону, они существуют вне времени. В этом плане Начала у Толкиена скорее напоминают ангелов, нежели языческих божеств, — ведь языческие божества, как известно, принимают в жизни смертных непосредственное участие, кому-то помогая, а кому-то, бывает, и причиняя вред в силу личных соображений, а Валар лишь отстраненно наблюдают за развитием событий, время от времени внося в него свои коррективы. Однако, эти коррективы немыслимы по своим масштабам, — вспомнить хотя бы тот же несчастный затопленный Нуменор или Проклятие Мандоса, наложенное на нолдор. То есть, Валар — далеко не такой безобидный народ, как может показаться одним, и далеко не такой бездеятельный, как кажется другим. Скорее всего, в Валиноре они поселились именно потому, что не хотели совершать лишних телодвижений, могущих повлечь за собою плачевные последствия. В этом их главное отличие от тех же самых богов-олимпийцев или скандинавских божеств, встревающих и туда, и сюда и успевающих при этом еще и грызться между собой.
Данный момент в своей работе «Нуменор — исторический очерк Второй Эпохи» отражает К.Кинн. По ее мнению, действия на уровне «помоги мне, Ульмо, поймать много рыбы» для Валар недоступны, так как масштб их деятельности, разумеется, куда более широк, нежели у языческих божеств. Валар — это Стихии, Начала, и «по мелочи» не работают, так как любое вмешательство с их сторон меняет судьбы людей и мира. Это еще раз подчеркивает их «ангельскую» природу, так как, следуя сз всего вышеперечисленного, мир для них — не поле для раздоров и не игрушка, а хрупкая драгоценность, прикасаться к которой нужно с осторожностью.
«Мир окружают Илурамбар, или Стены Мира. Подобны они льду, стеклу и стали, и воображению Детей Земли не дано постичь, сколь они холодны, прозрачны и тверды. Нельзя узреть их, и нельзя миновать их, кроме как сквозь Дверь Ночи». (Утраченные Сказания, стр. 236, перевод Анариэль Ровен)
Примечательно то, что Толкиен в «Утраченных сказаниях» описывает не только процесс сотворения мира Среднеземья, но еще и его устройство. Например, описаны круговорот воды и воздуха, — Вайя, «всеохватывающий океан», под землей подобен воде, а над ним — воздуху, и Ульмо, живущий в подземной его части, направляет потоки Вайя вверх, «по жилам мира». Движение Солнца описано подобно тому, как описано его движение во многих других мифологиях, — египетской, греческой, скандинавской, — то есть, днем оно проходит над землей, а вечером уходит под Землю, в последнюю проходя через Валинор в час заката, почему тот и назван «вечновечерним краем». Ночью же, когда Солнце полностью скрывается, Валар наиболее скорбят об утрате волшебных светящихся Дерев, уничтоженных Мелькором.
Среднеземье не случайно названо “Middle Earth” — Серединные Земли. Это подчеркивает его промежуточное положение между «адом и раем». Данный момент еще раз подчеркивает «мифологичность» Сильмариллиона, — не стоит забывать о том, что Толкиен изначально пытался создать именно мифологию для своей страны, и потому упор делался на подобные моменты. Именно «мифологические» мотивы в его произведениях и вызывают бурные споры вокруг книг Профессора. Зачастую Толкиена (помимо обвинений в навязывании христианских ценностей) обвиняют в пропаганде «язычества, насилия и сатанизма». На это обвинение Т. Петров отвечает следующим образом:
«Сцены насилия почти всегда используются чуть ли не в любой книге, будь это приключенческая литература, детективы или фантастика. Другой момент, что именно по мотивам Толкиена организуются клубы, игры и прочее. Но они чаще остаются именно играми, иногда это — средство выместить свою злость виртуально, не по-настоящему убив ненастоящего противника ненастоящим оружием. Таким образом, это может сыграть для человека именно успокаивающую роль, как компьютерные игры.»
Однако, затем Тимофей Петров отмечает тот момент, что некоторые критики, относящиеся к творчеству Толкиена серьезно, тоже выражают недовольство, вызванное тем, что «концепция Сильмариллиона слишком напоминает язычество», ссылаясь на то, что в нем присутствуют «пятнадцать старших богов, один бог — темный и множество духов, им подчиненных». Однако, — возражает Т. Петров, — подобные критики не принимают во внимание присутствие Единого, Эру Илуватара, который, хотя и не назван Творцом напрямую, так или иначе являет собою его воплощение в мире Среднеземья (подобно тому, как лев Аслан в романе К. Льюиса является аллегорическим воплощением Иисуса Христа). Здесь следует обратить внимание на одно важное совпадение в книгах Толкиена и Льюиса, — и толкиеновский Эру, и льюисовский Аслан творят свои миры при помощи Песни. Здесь напрашивается аллюзия с Ветхим Заветом, — «в Начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Как известно, Слово — это что-то, что Звучит. Вероятнее всего, Песня как в «Хрониках Нарнии», так и в «Сильмариллионе» и является аналогией этого заветного Слова.
Валар в «Сильмариллионе», надо заметить, лишь в нескольких местах названы «Богами». «Боги» — это то, как видят их Люди. На самом же деле (как уже упоминалось выше) Валар суть Начала, Ангелы, «привязанные» к Арде высшие сущности. Они — «инструменты», при помощи которых Единый творит свой мир.
Само слово "Ангел" в переводе с греческого обозначает "вестник". Как повествует Сильмариллион, Валар — это посланники Единого в мир, те, кто по Его воле и своему добровольному выбору связал свою судьбу с судьбой мира, Арды. Валар относятся к числу Айнур, "святых", тех духов, которых сотворил Единый еще прежде мира. Валар, как объяснял сам Толкин, это Ангелические духи, выполняющие волю Единого и способствующие исполнению Его Замысла. (предисловие Ринона к картинам Е.Б. Чугуновой)
Как мы видим, и здесь присутствует соединение древнего мифа с христианством. Свет в «Сильмариллионе» и во «Властелине Колец» изначально признается Добром, и, как отмечает Т. Петров: «…во Властелине Колец преподносятся некоторые простые христианские истины, подтверждается заповедь "Не убий". Однажды проявленная жалость спасла мир от победы Зла.»
Если «Сильмариллион» носит в себе черты космогонической эпопеи, то «Властелин Колец», как уже говорилось выше, представляет собой именно сказку, но не «волшебную», как утверждает в своих исследованиях К. Фуллер, а скорее философскую (к слову, сам Толкиен считал свои произведения не иначе как «сказками»).
Термин «сказка» можно понимать двояко. С одной стороны, современный читатель привык воспринимать сказку как нечто несерьезное, своего рода «развлекательное чтиво» для детей дошкольного и младшего школьного возраста. Однако подобное мнение ошибочно. Ведь сказка уходит своими корнями в мифологию, а мифология, как известно, суть отражение реального мира посредством образов. Даже самые простые, «детские» сказки уже несут в себе что-то — и прежде всего, разумеется, воспитательную нагрузку. Во все времена сказки были призваны прививать человеку определенные моральные ценности (например, классическая сказка о Красной Шапочке рассказывалась девочкам для того, чтобы в будущем уберечь их от необдуманных действий по отношению к мужчинам). То же самое можно сказать и о сказках Ганса Христиана Андерсена, столь любимых современными психологами, — а ведь Толкиена часто сравнивают именно с ним. Таким образом, «сказки» Профессора («Хоббит», «Властелин колец», «Лист работы Ниггля», «Кузнец из большого Ваттона») — также, как и сказки Андерсена, — призваны именно воспитывать. К слову, сам Толкиен, рассчитывавший на то, что его произведения будут читать дети и подростки, не ожидал, что они окажутся столь головокружительно популярны. Однако, с того времени, как «Властелин Колец» был издан и до наших дней число поклонников творчества Профессора множится с каждым днем. Казалось бы, не осталось такого человека, который не знал бы о нем хотя бы понаслышке. Можно, разумеется, списать все на удачную рекламу. Например, В. Л. Гопман в своей работе «Дороги в Среднеземье. Толкиеноведение в начале третьего тысячелетия» указывает на тот момент, что в нашей стране множится и множится литература, написанная «по мотивам» творчества Толкиена, на самом деле зачастую имеющая к нему весьма сомнительное отношение. Например, книги известного российского фэнтезиста Ника Перумова принято считать своего рода «продолжением» саги Профессора, однако, при внимательном прочтении можно понять, что действительным «продолжением» данные произведения можно назвать, увы, с огромной натяжкой, — автор в основном занимается собственными измышлениями, и на идеи, которые Профессор вложил в свои работы, обращает весьма мало внимания. В этом плане Перумов напоминает Мелькора, искажающего Замысел Эру Илуватара по своему усмотрению. Также, В. Гопман упоминает в своей работе о таком известном отечественном исследователе, как В. С. Муравьев и его работе «Толкиен и критики», опубликованной в 1976 году в журнале «Современная художественная литература за рубежом». Эта работа являлась первым в нашей стране исследованием, посвященным Толкиену и миру Среднеземья. В том же, 1976 году, был опубликован и «Хоббит», а следом за ним, в 1983 году, вышел и первый том трилогии «Властелин Колец», однако полный его перевод был выпущен только в 1991 году.
До того времени, как творчество Толкиена начали исследовать в нашей стране, на Западе о нем было написано уже множество работ — диссертаций, монографий, статей и.т.д., и.т.п. В отечественном же литературоведении изучение произведений Профессора началось с отзывов на «Хоббита», как правило, положительных. Когда же интерес к Толкиену начал принимать массовый характер, появились различные движения и субкультуры, основанные на его творчестве, исследователи взялись за изучение явления «толкиенизма». В их работах, как правило, рассматривался исключительно социально-психологический аспект влияния Толкиена на современную молодежь, — при этом само увлечение творчеством Профессора рассматривалось как нечто отрицательное. Разумеется, данные исследования не имели ничего общего с литературоведческим анализом. Первые диссертационные исследования, посвященные различным аспектам творчества Толкиена, начали появляться в 1980-х годах (С. Л. Кошелев и Р.И Кабаков); за ними последовали работы С.А. Лузиной, С.В. Лихачевой, М.А. Штейнман. Пока не очень обширный корпус отечественного толкиеноведения составляют предисловия и послесловия к его книгам.
В начале 21-го в. начали выходить переводы исследовательских работ, посвященных Дж. Р. Р. Толкиену. В 2002 году подобных книг насчитывалось всего три, к 2003 году — уже пять. Эти книги принято разделять на три группы — биографии, энциклопедические исследования и монографии. В 2002 году вышли две биографии Дж. Р. Р. Толкиена — одна — авторства Хэмфри Карпентера, а другая — Майкла Уатта. Из этих двоих авторов наиболее известен Карпентер — это выдающийся лингвист, автор работ по истории фэнтези, в своих работах также рассматривавший группу «Инклинги», куда, кроме Дж. Р. Р. Толкиена, входили также и его друзья, К. Льюис и Ч. Уильямс. Кроме того, Карпентер издал письма Профессора с позволения его сына, Кристофера Толкиена. Книга Карпентера базируется на дневниках, письмах и рассказах друзей и близких о жизни и творчестве писателя. Для исследователя важна каждая деталь; он подробно описывает внешность автора «Властелина Колец» и «Сильмариллиона», его манеру говорить, держать себя и.т.д. Книга Карпентера считается одной из наиболее значительных в современном толкиеноведении; «Толкиен.Биография» авторства Уайта, существенно ей уступает.
В своей работе Х. Карпентер уделяет значительное внимание детству и отрочеству знаменитого писателя, а особенно — кругу его чтения. Например, — пишет он — тогда еще юному Джону Толкиену не очень нравились книги Стивенсона и Л. Кэрролла; он предпочитал им скандинавские сказки. Также Карпентер отмечает, что Толкиен вообще мало читал «не только национальную классику, но и современных писателей»; по его словам, «современная литература для Толкиена закончилась на Чосере». Слова Кристофера Толкиена о том, что его отец «не любил современность» свидетельствуют о консервативных взглядах писателя и его неприятии современной технократической цивилизации. Как мы можем предположить, именно это «неприятие» и сыграло одну из главных ролей в его творчестве. Даже в произведениях Толкиена отрицательные герои, как правило, помешаны на технике, мехнизмах и прочих искусственных «благах цивилизации», — например, орки «обожают механизмы, машины, взрывы и тому подобное»; Саруман вырубает лес и загрязняет реку Айсен «токсическими отходами»; Саурон же вообще губит все живое вокруг себя; его страна, Мордор — безжизненная пустыня, покрытая черной копотью. Положительные персонажи же, напротив, любят природу и сами фактически являются ее частью, — эльфы живут в лесах, которые от их присутствия становятся чище и красивей; энты, толкиеновский аналог дриад, следят за деревьями и негодуют по поводу того, что Саруман вырубает их леса «без всякой на то надобности»; хоббиты возделывают маленькие, уютные садики и.т.д. Таким образом, мы видим, что отношение к современному миру и обществу Профессор переносит и на свои произведения.
Среди книг о Толкиене, осящих энциколпедический характер, наиболее выделяется работа Д. Дэя «Миры Толкиена», в котором подробно представлены география, история и социология Среднеземья. Также, следовало бы отметить книгу Д. Колберта «Волшебные миры «Властелина Колец», в которой рассматриваются мифы, факты, реалии из истории мировой культуры и литературы, использовнные Толкиеном при напиании его знаменитой трилогии. Каждому персонажу, мифу, легенде или событию в работе Д. Колберта посвящена отдельная глава.
Например, один из важных аспектов, рассматриваемый им — проблема аллегории «Властелина Колец». Например, рассматривается отношение данного произведения ко Второй Мировой Войне. Многие исследователи и по сей день придерживаются того мнения, что описание войны в Среднеземье есть аллюзия на войну в современном Толкиену мире. Свою точку зрения они аргументируют тем, что в романе «отражены реальные исторические факты», — во главе «сил зла» и в романе, и в жизни стоит диктатор; перед лицом общего врага все свободные народы, забыв о своих распрях, объединяются; Кольцо Всевластья по своим функциям напоминает атомную бомбу.
С точки зрения Колберта, война, хотя и не ставшая основным мотивом творчества Толкиена, все же повлияла на его творчество — подтверждение этому можно найти в письмах, которые Профессор писал своим сыновьям на фронт. В этих письмах Толкиен осуждает ученых, разработавших атомную бомбу, сравнивая их с эльфами, выковавшими кольцо Всевластья. Колберт также указывает на то, что утверждения, будто бы Толкиен в своей трилогии пропагандировал пацифизм, не имеют под собой никаких оснований, — ведь сам писатель считал, что в определенный момент нужно забыть о своих пацифистских идеалах и вступить в битву с врагом, дабы самому выжить.
Одна из самых лучших работ, написанная по миру Толкиена, — это, безусловно, книга Т. Шипи «Дорога в Среднеземье». В нашей стране она представлена переводом М. Каменкович, который не только безупречен с точки зрения стилистики, но и демонстрирует великолепное знание английской культуры и подлинную филологическую ответственность — М. Каменкович снабдила текст постраничными комментариями и развернутыми примечаниями, которые объясняют отечественному читателю незнакомые реалии и понятия и ставят их в общекультурный контекст.
Сам Т. Шиппи очень осуждает недобросовестную критику книг Профессора. Ведь самому писателю самому нередко приходилось сталкиваться с «напыщенностью, амбициозностью и малограмотностью» исследователей древнеанглийской литературы (лекция «Беовульф: чудовища и критики». Отзывы Шиппи о критиках Толкиена весьма нелицеприятны, — например, Э. Берджессу, осмелившегося заявить, что к «аллегориям с участием животных или фей», к которым он отнес и Властелина Колец, неприменимы «критерии высокой литературы», Шиппи пренебрежительно назвал «некто Энтони Берджесс».
Шиппи убежден, что изучение творчества Толкиена, в частности, «Властелина Колец», который он относит к жанру философско-лингвистической эпопеи, возможно лишь с помощью филологического подхода, сочетающего литературоведческий и лингвистический анализы. С точки зрения В. Гопмана утверждение Т. Шиппи о том, «Филология — единственный подходящий проводник по Среднеземью», — безусловно верно. Однако, к сожалению, Шиппи не полностью разделяет лингвистическую одержимость Толкиена и потому в своей работе критикует утверждение Профессора о том, что
«люди способны чувствовать ход истории, размышляя над судьбами отдельных слов, а с помощью исторической фонетики можно проникнуть в тайны смены цивилизаций», и называет его «лингвистической ересью».
Шиппи убедительно демонстрирует читателю, что язык, которым разговаривает герой — ключ к его образу. Например, Саруман разговаривает как «лживый и двоедушный политик», скрывая свои истинные намерения за «обтекаемыми, но ничего не выражающими фразами». Речь Элронда же, напротив, экспрессивна, в ней присутствует множество архаичных выражений, устаревших синтастических конструкций, нередки инверсии. Шиппи полагает, что смысл выступлений Элронда — в утверждении северной «теории мужества», суть которой заключается в том, что даже окончательное поражение не делает правых неправыми и не является бесчестьем. Сам Толкиен хотел, чтобы жители Среднеземья обладали мужеством, в котором не было бы «ни ярости, ни отчаяния». А в сочетании с христианской моралью подобное мужество, разумеется, не может не обеспечить победу свои обладателям. Шиппи пишет, что «в какой-то степени мифология Севера требует от людей больше, чем христианская мифология — ведь она не предполагает ни рая, ни спасения и не сулит иной награды, кроме мрачной убежденности в правоте того, что делаешь».
Скажем так, — у героев «Властелина Колец» эта убежденность не такая уж и мрачная. Они знают о том, что где-то есть Добро, есть Любовь, во имя которых нужно бороться, и у них есть надежда. Однако, рассчитывать им приходится только на свои силы, — ведь даже самый могущественный волшебник не способен пройти за тебя путь к твоему внутреннему Ородруину, — это должен сделать ты сам, исключительно сам. В этом и заключается основная идея произведений Толкиена, их нравственное кредо, — не нужно сидеть и ждать спасения, а нужно действовать. Ведь, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
Глава 2. Нравственно-этическая проблематика в произведениях Толкиена на примере отдельного персонажа(Мелькора).
В этой главе мы вплотную подошли к теме данной работы и сделаем попытку продемонстрировать то, как Толкиен ставил нравственно-этическую проблему в своем творчестве на примере одного из персонажей, а именно — Мелькора.
Почему именно Мелькора? — спросите Вы. Почему не Турина Турамбара, Берена, Феанора? Ответ на этот вопрос лежит на поверхности. При непосредственном участии Мелькора в мир Среднеземья пришло Зло. Если бы не было Зла, не было бы нравственно-этической проблематики.
Итак, Мелькор — Повелитель Тьмы, злокозненное Начало, толкиеновская версия Сатаны. С данным персонажем ассоциируются также некоторые "темные" божества, — славянский Велес, гэльветский (кельтский) Кернунн, ну и, разумеется, пресловутый скандинавский Локи.
Что особенно интересно, у Толкиена Мелькор является не сыном Манвэ, подобно тому, как Локи в некоторых вариантах сканд. сказаний является сыном Одина, а его братом, т.е., фактически равным ему. Однако, и у Манвэ, и у Мелькора, и у прочих Начал имеется общий отец — Единый, что нехарактерно для скандинавской мифологии и мифологии вообще, и еще раз показывает всю нестрандартность идеи Толкиена, задумвашего описать мир с "языческими" персонажами, живущими по христианским принципам.
Мелькор — не просто очередное "темное" божество вроде Локи или Велеса, хотя носит в себе черты и того, и другого. Это — сам Сатана в обличье языческого божества, своего рода собирательный образ всех темных божеств. Ведь древние боги не умерли с приходом христианства — нет, окончательно умерло лишь людское поклонение им. Жертвоприношения утратили прежнюю силу, а Начала стали именоваться Архангелами и Ангелами. Ведь любой из Начал изначально воспринимался людьми не как объект для поклонения, который необходимо было задабривать жертвами, чтобы получить от этого выгоду, а как источник Силы, природной духовной энергии, именуемой также "мана". Лишь позже некоторые искушенные в делах мирских личности осознали то, что с помощью божеств людьми можно манипулировать. Остается лишь добавить, что через образ Мелькора-Моргота Профессору очень точно удалось передать процесс вырождения Начала, покровительствующего человечеству, и закономерно объяснить этот процесс, опираясь на определенные источники.
В целом, если не принимать во внимание аллюзии с Ветхим и Новым заветом, творчество Толкиена на взгляд читателя неискушенного целиком построенно именно на мифологии. Однако не следует забывать о том, что до появления Библии люди занимались именно мифотворчеством, и многие древние мифы нашли свое отражение и в Книге Книг, и Профессору как нельзя лучше удалось уловить это.
Например, взять ту же змею Мидгард, "опутавшую", "окольцевавшую" своим телом всю Землю. Мидгард в сканд. мифологии являлась дочерью Локи и его любовницы-великанши, и, когда ее отец был изгнан, залегла на дне моря и окольцевала весь мир, откуда и произошло ее имя "Мидгард", — "Мировая". Вроде бы обыкновенный миф? Но это лишь на первый взгляд, потому что Толкиен и его интерпретирует в соответствии с христианской концепцией. Его Моргот, "растратившись" на пустое и осознав это, тем не менее, утверждает, что победить его невозможно, потому как свою Силу он рассеял по всей Арде, и Арда, подобно Кольцу Всевластья у его ближайшего соратника, Саурона Гортхауэра, стала его собственным Кольцом, его вотчиной, символом власти и средоточием Силы. Потому Валар и не могли уничтожить его, — ведь, уничтожив Моргота, они уничтожили бы и Арду. Здесь прослеживаются аналогии и с Локи, и с Сатаной, — "окольцевавший" землю Мировой Змей есть ничто иное, как красивая метафора, описание того, что Сатана сотворил с человечеством, — равно как и пресловутое "Кольцо Моргота" есть то же самое. То есть, как мы видим, Толкиен сумел воспроизвести параллель между Библией и древним мифом и использовать ее в своих произведениях.
И этот случай не единичен. Например, Валар имеют много общего и с божествами, и с Ангелами. Во всех легендах, во всех мифологиях мира есть противостояние демонов и богов, но лишь в Библии делается упор на противостояние Света и Тьмы. Да, разумеется, древние демоны, как правило, приходят ночью, — но Ночь, которая служит им покровом и щитом, представляется не как зловредное начало, а как нечто, существующее само по себе, и лишь по воле злых существ дающее им укрытие, — то есть, противостояние Свет-Тьма присутствует, но не настолько явно. У Толкиена же Темный Властелин прямо обозначен как Темный Властелин, а Начала, следующие за Светом, так и названы — Светлыми. Мелькор становится Властелином Тьмы, впервые пойдя воли против Всеотца и попытавшись переиначить песнь Творения по-своему, исказив ее. Тут, разумеется, сразу же возникнет вопрос (который в свое время возникал и у меня), — в чем же тогда заключалась Свобода, которую Единый даровал своим творениям (а ведь, исходя из текста Сильмариллиона, он ее им все-таки даровал) если то, что сделал Мелькор, оказалось недопустимым? Ответ на данный вопрос, возможно, прозвучит несколько грубо, однако позволит нам четко сформулировать то, что мы намереваемся донести. Все дело в том, что наша свобода заканчивается там, где начинается свобода других, ведь все люди созданы равными, несмотря на то, что, на первый взгляд, одни из нас сильнее, а другие — слабее. Истинная Свобода заключается в том, чтобы следовать своей сути; Мелькор же, внеся искажение в мелодии своих собратьев, по всей видимости, не допустил того, что, искажая их, он искажает и себя, и отрекается от себя самого. Ведь Валар (дословно — "привязанные", от финск. "вала", — связь) были не просто Духами или Ангелами, — они также отвечали и за Стихии, каждый за свою, и через Арду так или иначе, волей-неволей были связаны друг с другом, и им приходилось взаимодействовать. Общий разлад не мог не повлиять на становление Арды как мира, и, следовательно, связанные с нею Валар также изменились под его влиянием, — вероятно, далеко не в лучшую сторону.
Что же было главной бедой Мелькора, с которой и начались все прочие беды? Гордыня ли, зависть, своеволие, жажда власти? Скорее всего, все эти дурные стороны проявились в нем позже. Можно, конечно, предположить существование скучающего Единого, нарочно создающего отрицательного персонажа для своей настольной игры, но данная теория будет выглядеть довольно-таки абсурдно. Допустить вмешательство посторонней Силы в процесс творения тоже не представляется разумным. Вообще, различным вариантам видения того, как Эру Илуватар творил свой мир и как Мелькор докатился до жизни такой, несть числа, и перечислять здесь их все мы не будем. Лишь вкратце расскажем, как же обстояло дело в "Сильмариллионе".
Поначалу Мелькор, совершеннейшее творение Единого, его главный помощник, обуреваемый любопытством и нетерпением, начинает заглядывать за Грань. Грань — то незримое нечто, которое лежит между Чертогами Безвременья — Вечностью, и Изначальной Тьмой — Хаосом. Мелькор, тогда еще Алкар, Светоносный (сиречь, Люцифер) — ищет за Гранью Негасимое Пламя, что поможет ему "принести в
Бытие свои собственные творения" и заполнить ими пустоту. Однако, не найдя Негасимого Пламени (так как Единый сам был этим Пламенем), Мелькор, по всей видимости, испытывает свое первое разочарование и начинает заниматься измышлениями, которые в итоге и приводят его к плачевному финалу.
Что же мы видим? Мы видим всего лишь слишком старательного ученика, существо, преследовавшее самые благие намерения. Однако, благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад. Из незаменимого помощника Мелькор поначалу становится амбициозным и капризным "советником", кичащимся своим положением и уверенным в том, что он лучше всех знает, как надо действовать, а затем превращается в злобного, заумного интригана, мечтающего "подсидеть" свое — если бы начальство. Вероятно, на каком-то этапе размышлений сжигаемый нетерпением Алкар внезапно решил, что Единый никогда не даст ему свободы действий, а поскольку от Единого деваться ему было некуда, он понял, что "чтобы что-то создать, надо сначала разрушить".
Все в мире подчиняется Любви, — гласит старинная пословица, а другое, не менее мудрое изречение, говорит о том, что Бог есть Любовь. Отказываясь подчиняться Единому, Мелькор отказывается подчиняться Любви и пытается взамен ее изобрести что-то свое, но все его попытки оканчиваются провалом. Его зависть и гордыня, желание подчинить все своей воле, послужили причиной возникновения Диссонанса, разлада в общей мелодии, с помощью которой Единый и Валар творили смертный мир. Диссонанс повлек за собой Искажение, а следом за Искажением в мир пожаловала еще одна, наиболее ужасная и беспощадная сила — Бездна.
Что такое Бездна? Наиболее точным определением для нее может послужить "черная дыра". Это Ничто, стремящееся стать Нечто, но в силу некоторых особенностей своего внутреннего строения этим Нечто стать не могущее. Проще говоря — это субстанция, лишенная Негасимого Пламени, Божественной Любви, и потому — бесплодная. Однако, это бесплодие не мешает Бездне поглощать в себя все сущее, затягивая его вовнутрь себя. Вероятно, именно с этой субстанцией и соприкоснулся Мелькор, когда выходил за Грань в поисках Негасимого Пламени. А возможно, он и сам помог ей проявиться, впервые подумав о том, что с ним обошлись несправедливо. Также вероятно, что причиной послужил его страх, боязнь пустоты и совершенного одиночества — если Стихии вообще знакомо такое чувство, как страх. Однако, то, что случилось — случилось. Бездна пришла в Серединные Земли, и, питаясь плодами многовековой распри между Мелькором и остальными Началами, выросла и стала мешать им строить их мир, сначала непосредственно через Мелькора, а затем — через его творения.
Первая часть «Сильмариллиона», в которой описывается Предначальная Эпоха, написана под непосредственным влиянием «Старшей Эдды». Например, крепость Мелькора названа Утумно, — вероятно, от «Уттгард», и, подобно обители Локи, находится под землей; Тулкас, Младший Вала, как и скандинавский Тору, побеждает Мелькора (Локи) и берет его в плен. Однако, здесь прослеживается соверешенно нехарактерный для скандинавского мифа момент, который присутствует в нем лишь в виде намека, а Толкиеном выводится на поверхность. Тулкас, названный также Солнечным Валой, — самый младший из всех Валар, чье оружие — смех, подобный раскатам грома. Мелькор боится этого смеха. Таким образом, Тулкас олицетворяет собой бесстрашие молодости, презирающей опасность. Вероятно, здесь Толкиен попытался сделать намек на то, что мир помогут исправить «молодые и горячие».
Главной бедой Мелькора стало то, что он разучился смеяться над собой. Усомнившись в величии Всеотца, допустив в свое сознание Страх, тем самым открывая дорогу для Бездны, он, по сути дела, совершает первородный грех. Проблема Мелькора — это проблема мятущейся, сомневающейся души, ищущей Любовь там, где ее нет. Тот факт, что он был «вторым после Эру» и «имел часть во многих хорах», позволил ему подчинить своей воле все живые творения. Даже Эль (у К. Кенн они названы «людьми без первородного греха») испытывают на себе его пагубное влияние.
Отказавшись от Любви, Мелькор начинает использовать пришедшую к нему Бездну в своих целях, уничтожая чужие творения, тем самым «расчищая» место для своих собственных. В Предначальную Эпоху, еще до того, как пришел Тулкас, он разрушает Светильники, созданные другими Стихиями для того, чтобы освещать Землю (в другом варианте этой истории, представленной в «Утраченных Сказаниях», Мелькор намеренно создает столпы, на которых эти Светильники держатся, изо льда, в результате чего эти столпы тают, а Светильники разбиваются, и их Свет «разливается по всей Арде». Масштаб этой катастрофы сравним с масштабом мощнейшего ядерного взрыва, — тем более, если принять во внимание «расплескивающийся свет». Эльфы и Люди в те времена еще не пришли в Арду. Мелькор же остался один, так как остальные Стихии удалились в Валинор после катастрофы, выстроил подземную крепость Утумно и с помощью своих учеников, Младших Духов, или Майар, стал проводить там свои эксперименты.
Это была «первая ласточка». Бездна подошла к Мелькору еще ближе, однако, пока не завладела его сознанием полностью,— ее смертоносная тень лишь сделалась еще гуще и черней. Позже, с пришествием Эльфов, Мелькор несколько воодушевляется, однако, его радость длится недолго, — ведь вскоре выясняется, что его энергии попросту не хватает на то, чтобы сотворить нечто идентичное и столь же грандиозное. В отличие от кузнеца Аулэ, попросившего Единого вдохнуть жизнь в сотворенных им гномов, Мелькор ни у кого ничего просить не хочет. Он не желает ни от кого зависеть и никому подчиняться — тем более, страх перед Эру, страх того, что тот его накажет, сильнее его желания творить. И потому мятежный Вала выбирает самый легкий путь — он крадет у Валар часть эльфов, с помощью страха, идущего из Бездны, извращает их сознание, — и, пожалуйста, вот и готовы орки.
Орки — существа разумные, разумнее некоторых людей. Однако то, что искра Любви была в них в свое время жестоко подавлена, сыграло в их судьбе далеко не лучшую роль. Орки боятся Любви и всего доброго, как огня, и посему следуют лишь основным инстинктам, необходимым им для того, чтобы выжить. Они сравнимы с хищными животными, — с тем лишь отличием, что хищники никогда не убивают свои жертвы ради удовольствия. Орки же совершают подобные действия регулярно, и это приносит им чувство глубокого удовлетворения. Однако, радует хотя бы то, орки не носят в себе Бездну изначально, хотя и названы Детьми Диссонанса, и потому, вероятно, могут однажды быть исцелены и спасены.
Мелькор изначально тоже не носит в себе Бездну, но она следует за ним по пятам, подтачивая его постепенно. Если в самом начале, во времена творения Арды, он еще могуч и незыблем, словно скала, то в Предначальную Эпоху его силы значительно иссякают, так как он намеренно блокирует всякую поддержку свыше, не допуская ее в себя — ведь допустить для него значит — подчиниться. Поэтому Тулкас в итоге и побеждает его. Однако, для Мелькора, даже побежденного, не все оказывается потеряно, — ему предоставляют возможность раскаяться в своих злодеяниях и начать работать «на благо общества», что тот, разумеется, поначалу с негодованием отвергает, — но позже, проведя три тысячи лет в заточении в чертогах Владыки Судеб, Мандоса, смиряется со своей участью и якобы просит прощения. Он картинно изображает раскаяние, в слюнях и соплях катясь по полу перед троном Манвэ. Тот, разумеется, не может не пожалеть своего старшего брата, (хотя и догадывается о том, что Мелькор с ним нечестен), и отпускает мятежника на свободу, предварительно оговорив то, что тот поможет остальным Валар исправить причиненное им зло, и, покуда он не сделает это, за пределы Валинора его не выпустят. Мелькор, разумеется, не согласен с таким положением вещей, но не подает виду и втихомолку подумывает над тем, как бы ему унести ноги из Валинора, при этом еще и отомстив братьям и сестрам за унижение. Однако, такая возможность предоставляется ему не сразу, — преградой для осуществления задуманного становятся два Светоносных Древа, сотворенных Йаванной, Владычицей Жизни, для того, чтобы освещать Валинор. Их свет препятствует тому, чтобы Мелькор покинул Благословенную Землю. Смекнув, однако, что лучшего варианта для мести ему не найти, — и из Валинора сбежит, и Стихиям отомстит, уничтожив источник Света, — неунывающий Мелькор в очередной раз использует Бездну для своих целей, теперь уже подчиняясь ей окончательно. Он вступает в сговор с ее земным воплощением, гигантской паучихой Унголиант, сущностью которой был вечный голод, чтобы с ее помощью извести Светоносные Деревья.
Мы уже говорили о том, что Эльфы у Толкиена суть люди, не носящие в себе первородного греха, однако упомянули также и о том, что Мелькор способен влиять на их природу, внося своеобразные «коррективы» в их сознание. Под влиянием Мелькора эльфы могут потерять свою первоначальную чистоту и озлобиться, стать мелочными, алчными, завистливыми и мстительными. Жертвой очередного «эксперимента» Мелькора на этот раз становятся нолдор, эльфы-ремесленники, и их предводитель, Феанор, сын короля Финвэ (вероятно, от кельтск. Финварра). Феанор (Пламенный Дух), в чьем образе соединились черты Кухулина, короля Артура и некоторых диктаторов начала ХХ века — гениальный мастер, сотворивший удивительные Камни, Сильмариллы, заключающие в себе Свет тех самых волшебных светоносных Деревьев. Сильмариллы становятся для Мелькора объектом вожделения, и он решается во что бы то ни стало заполучить их. Посеяв раздор и смуту между нолдор, он добивается изгнания Феанора, — теперь тот должен будет провести двенадцать лет в своем родовом поместье, Форменос,— и начинает потихоньку действовать оставшимся нолдор на нервы, ссоря и стравливая их между собой. В душе Феанора, и без того неспокойной, происходят ужасные изменения. Он перестает доверять окружающим его людям, становится неуравновешенным и подозрительным, — ведь, обладая большой проницательностью, мастер догадывается о том, что Мелькор намеревается заполучить его сокровище себе. Алчность и гнев буйным цветом расцветают в его душе. Он заключает Сильмариллы в ларец и прячет их в дальнем уголке своего замка, дабы никто не смог их у него отобрать, — и тем более легким для Мелькора становится их похищение. Пробравшись в Форменос во время всеобщего праздника, не видимый никем, он забирает Сильмариллы и по дороге убивает короля Финвэ, отца Феанора, осмелившегося ему помешать, а затем направляет свои стопы к Светоносным Деревьям, где его уже поджидает Унголиант. Вместе они уничтожают Деревья и бегут из Валинора под покровом упавшей на него темноты.
Горю и отчаянию Валар и Эльфов нет предела. Тщетно Йаванна, Владычица Жизни, пытается воскресить мертвые Деревья — она добивается лишь того, что на каждом из них появляется последний плод, один из которых позже станет Солнцем, а второй — Луной. Для того, чтобы Древа засияли вновь, ей нужна всего лишь капелька Света — и она просит Феанора дать ей эту капельку, заключенную в Сильмариллах, — но тот с негодованием отказывает ей, аргументируя свой отказ тем, что они с Мелькором «одной породы».
Но тут из Форменоса приходит известие о том, что Сильмариллы похищены, а Финвэ убит. Окончательно добитый этим известием Феанор клянется отомстить Мелькору, которому он дает имя Моргот, Черный Враг (теперь Мелькор становится не просто Властелином Тьмы, а прямым проводником Бездны), собирает своих подданных и вместе с ними собирается плыть в Среднеземье. Напрасно Валар отговаривают его от необдуманного шага, — Феанор не останавливается ни перед чем. Он дает страшную клятву преследовать и убивать всякого, у кого окажутся Сильмариллы, дабы вернуть их Свет своему народу, и большинство нолдор произносит эту клятву вслед за ним. Затем они во главе с Феанором отправляются в Гавани, чтобы попросить корабли у эльфов-мореходов, телери, и, получив отказ, вырезают их почти подчистую и все-таки уплывают в Среднеземье. Отныне нолдор — Отлученные, Проклятые эльфы, посмевшие нарушить мировой порядок — и потому лишенные права возвращаться в Валинор. Грехопадение свершилось, и не на уровне отдельной личности, а на уровне целого народа, что становится для Мелькора ошеломляющей победой.
Таким образом, Мелькор наконец заполучает то, чего ему до сих пор так не хватало — Истинный Свет, Любовь, с помощью которой он наконец-то сможет править всем миром. Однако, даже тут его поджидает ужасный подвох. В свое время Валар наложили заклятие на Сильмариллы, дабы тот, чья душа черна (иными словами, тот, в чьей душе нет Любви) не мог коснуться их и не обжечь рук. Да, у Мелькора теперь есть Свет, есть Любовь, — но он не может использовать эту Любовь в своих целях, потому что Камни жгут ему руки. Унголиант, видя его бессилие, пытается отобрать у него Сильмариллы, дабы наполниться Светом самой, — тогда как Свет попросту пропал бы в ней, как и все остальное, — однако, тут Мелькор совершает единственный, быть может, за всю свою жизнь благородный поступок, правда, исходящий при этом исключительно из его жадности — он отказывается делиться награбленным с Паучихой и отсылает ее восвояси. Паучиха, однако, своего упускать не желает, и намерена сожрать Мелькора вместе с Сильмариллами, — и если бы не подоспевшие в это время ему на помощь Балроги с Сауроном во главе, мировой катастрофы было бы не избежать. Бездна получила бы одновременно и Свет, и Тьму, и Бог его знает, чтобы из этого могло выйти.
Но то, что сделано — сделано. Отныне Мелькор становится Черным Властелином, — уже не Темным, а именно черным, — ведь слово «мор», в древние времена означавшее бубонную чуму, было прямым синонимом Бездны, смерти. Бездна, по сути дела, и есть Смерть, — смерть не как переход на новый уровень развития, а как смерть абсолютная, прекращение всякого Бытия. Так из аналогии бога Велеса Мелькор стал Кащеем, «чахнущим над златом», богом Смерти.
Вообще, история Мелькора — это история о том, как Дьявол стал Дьяволом. Во «Властелине колец» Гэндальв Серый однажды произносит слова о том, что «даже Саурон не родился злодеем». Это утверждение верно и по отношению к Мелькору. Гонимый собственным страхом и осознанием своего абсолютного одиночества без надежды на помощь с чьей-либо стороны, разучившийся любить и чувствовать, он вырождается и становится «подобием себя». Здесь уместным будет привести цитату из романа «После Пламени» авторства замечательной российской писательницы и исследователя Екатерины Барковой, в определенных кругах больше известной как Альвдис Н. Рутиэн:
"Нет, это отнюдь не забавно. Ты стал Морготом, не понимаешь? Мелькор живет только здесь — память о том, каким ты был. Ты когда-то мог спасти от смерти своего врага — просто потому, что он прежде был твоим другом, ты помнишь это... []
...Чего я хочу? Я хочу, чтобы ты перестал медленно, шаг за шагом, убивать себя. Губишь себя, живого, мудрого и безрассудного, умеющего любить и ненавидеть, ради нынешнего Моргота. Мелькора любили — а Морготу повинуются. Мелькор ненавидел — а Моргот презирает. Мелькор творил живое — а Моргот создает правильное и абсолютно безжизненное". (Альвдис Н. Рутиэн, «После пламкни», 3 часть, глава «Поражение»)
В этом отрывке наглядно демонстрируется то, что Мелькор становится Морготом постепенно, и поистине блестяще истолкована идея Толкиена. Ведь, несмотря на принадлежность к христианской конфессии, Профессор не делил мир на абсолютное Добро и абсолютное Зло, на черное и белое, допуская, что, как доброе изначально существо может свернуть с пути истинного, как в случае с нолдор, так и маленькое, злобное создание, вроде Горлума, может внести свою лепту в положительный исход событий, — и, возможно, если бы не эта лепта, судьба мира была бы уже другой. В произведениях Профессора нет деления на великих и малых; он пытается донести до нас мысль, что перед Богом все равны, и самое главное для человека — никогда не оставаться в абсолютном одиночестве, ценить своих близких и друзей и по возможности творить Добро. Ведь какая разница, в самом деле, какое у тебя происхождение и чего ты добился в этой жизни — важно то, какой след ты оставил в ней.
Ни в «Сильмариллионе», ни во «Властелине Колец» нет прямых упоминаний о пришествии Спасителя. По этой причине многие христианские исследователи, возможно, сочтут, что творчество Толкиена — греховно, так как восхваляет язычество. Однако, мы ответим, что это не так. В истории Среднеземья есть один момент, который, быть может, не дает прямой ссылки на существование «тамошнего» варианта Иисуса Христа (пожалуй, выдумывать книжный аналог Спасителя было бы попросту кощунственно), однако, намекает нам на то, что и для жителей Среднеземья возможно Спасение.
Начнем издалека. «Сильмариллион» не случайно назван «Сильмариллионом». Ведь Светоносные Камни, как мы уже упоминали, заключают в себе Свет и Любовь, причем Любовь чистую, не запятнанную Искжением, так как Солнце и Луна, сотворенные после гибели Светоносных Деревьев, все же несли в себе малую его толику. Свет же Сильмариллов — изначальный, святой, Свет Творения, не знающий Зла. Вправив их в Железную Корону, Мелькор, тем не менее, не мог использовать их Силу, — правда, с помощью этого Света ему предоставлялась великолепная возможность обманывать Людей, аргументируя свою точку зрения тем, что у него есть Истинный Свет. Если провести параллель с нашим миром, получается примерно похожая картина. Всем, наверное, знакома такая ситуация, когда служители Зла прикидываются добрыми Саруманами, чьи сладкие речи люди слушают, открыв рты, и доверяют им абсолютно. Как правило, подобные «учителя» и «наставники», разумеется, обладают какими-либо ценными и нередко истинными знаниями, — однако, перевирают эти знания по-своему, поворачивая их так, как им выгодно. Сами же жить, следуя Истине, они не могут, так как Истина есть Любовь, которая губительна для них. Вот и получается так, что юные создания (а ведь чаще всего под влияние подобных «учителей» попадают именно они) следуют за ложными идеалами, вдохновленные идеей спасения человечества, не желая понимать то, что спасение человечества начинается прежде всего с себя самого. Ведь, по сути дела, человеку нужно стремиться к тому, чтобы быть добрым, терпеливым и великодушным, не гневаться на других людей и помогать им — но при этом не думать о собственном Спасении, не зацикливаться на нем, а исходить из велений своего сердца. К сожалению, и эту нехитрую истину современным Саруманам и Мелькорам удалось обернуть себе на пользу. Они без конца толкуют о «духовном самосовершенствовании», «становлении себя как личности», «собственном Пути» и подобной чепухе, — правда, тут их можно вычислить по тому, что акцент они делают не на том, что человек обязан «возлюбить своего ближнего, как самого себя», а на том, что его главная задача — «возлюбить себя». Как правило, на пресловутой «любви к себе» все и заканчивается, — но это не есть Истинная Любовь, потому что человек все равно будет помышлять лишь о собственном спасении, как бы он ни прикрывался прекрасными идеями о спасении всего человечества. Все человечество, быть может, «спасать» и легко, — но попробовал бы этот «спаситель» помочь одинокой старушке, у которой нет денег на хлеб! Да даже если подобный человек и поможет старушке, — он все равно потом будет гордиться тем, какой он хороший и как помогает людям. Такой вот получается замкнутый круг.
Но вернемся к нашим Сильмариллам. Как уже было сказано, Сильмариллы несут в себе Любовь и Свет, наполниться которыми Мелькор не может, — и по этой причине они просто находятся в его короне, служа своего рода «приманкой» для наивных «мотыльков». Эльфы-нолдор воюют с ним, пытаясь «отобрать свое», но терпят поражение за поражением. И тут, совершенно неожиданно, на сцене появляется новый персонаж — человек по имени Берен, ради любви к своей возлюбленной, отец которой поставил перед ним невыполнимую, вроде бы, задачу, решившийся добыть Сильмарилл из короны Моргота. И ему удается добыть этот камень, — путем многих страданий и лишений, даже погибнув при этом. Но возлюбленная Берена, эльфийская колдунья Лютиэн, воскрешает его силой своей любви, упросив Владыку Судеб, Мандоса, отпустить их обратно в Среднеземье, и становится его женой, а в положенный час умирает вместе с ним.
Сильмарилл же, добытый Береном из короны Моргота, становится причиной многих распрей в Среднеземье, принося несчастье тем, кто осмелится завладеть им, — ведь желающие его заполучить прельщаются прежде всего его красотой, не видя внутренней сути, и не желают делиться его Светом с окружающими, походя в этом на мрачных священнослужителей, считающих себя выше других людей только потому, что обладают Истиной. Однако, Истина перестает быть Истиной, если ее ревностно охраняют от чужих глаз, так как лишается своей главной составляющей — Любви.
К счастью, волшебный артефакт в итоге так никому и не достается. Храбрый мореплаватель, внук Берена и Лютиэн полуэльф Эарендиль (его имя Толкиен позаимствовал из Ветхого Завета, где так звали одного из ангелов), устав от произвола Моргота, строит корабль, на котором он намеревается доплыть до Валинора, а его жена, Эльвинг Белокрылая, отдает ему Сильмарилл, который он обязан хранить, нося его на своем шлеме. Таким образом, Эарендиль в итоге добирается до Валинора и рассказывает находящимся там Валар обо всем, что происходит в Среднеземье, и те решают наконец-то вмешаться в судьбы мира и помочь борющимся против Моргота эльфам и людям. Самого же Эарендиля они отправляют за пределы Арды, чтобы он летал там, озаряя Землю светом Сильмарилла, и дарил людям Надежду. Таким образом, Эарендиль становится Полярной Звездой, а Валар, придя наконец в Среднеземье, наводят там, пусть относительный, но порядок, и изгоняют Мелькора в Пустоту, за Грань Мира. Однако, в Среднеземье остаются его ученики и последователь во главе с самым преданным, Сауроном Гортхауэр, — и все вместе они ожидают его возвращения, надеясь однажды отомстить Валар за него.
Мы не видим пришествия Спасителя в Среднеземье, но имеем возможность наблюдать примерную аналогию с этим событием, — ведь что в случае с Береном, что в случае с Эарендилем героями становятся именно Люди. Надежда появляется, пусть и слабая, — ведь не сам же Единый в облике своего сына явился в Арду, — но, тем не менее, хорошо уже то, что она хотя бы появляется. По одной из версий, Валар дали Эарендилю задание доплыть до самого Единого, — и, возможно, именно после того, как он все-таки доплывет, пришествие Спасителя и подразумевается, — однако, как мы знаем, «Сильмариллион», — текст незаконченный, составленный Кристофером Толкиеном из разрозненных черновиков после смерти его отца.
В «Сильмариллионе» Толкиен также проводит параллель и с Армагеддоном, и с Концом Света в «Старшей Эдде». Как известно, Мелькор был изгнан за Грань Мира, но «обещал вернуться», получив какие-то новые знания, блуждая в Пустоте, — которые, возможно, помогут ему на этот раз все-таки захватить мир. Вообще, конец света по Толкиену более схож со своим аналогом из «Старшей Эдды», где говорится, что, когда придет время, Тор в последний раз сразится с Локи и уничтожит его. По версии Толкиена, Моргот будет побежден либо Тулкасом, либо Феанором, что косвенно намекает нам на их родственную природу, — Тулкас назван Валой Солнца, а в образе Феанора имеются черты, присущие солярному божеству Кухулину в кельтской мифологии. В обоих вариантах «концов света», — что в «старшеэддическом», что в толкиеновском — присутствуют схожие моменты, — победить Зло должен кто-то молодой, с душой еще незапятнанной, полный сил и энтузиазма. Теперь сравним конец света у Толкиена с концом света по Новому Завету. Как мы видим, и здесь имеются общие черты. Например, Второму Пришествию в Сильмариллионе соответствует «второй хор», в котором будут принимать участие и люди, и эльфы. В Новом Завете это «тысячелетнее царствие», которое будет управляться Богом непосредственно, и в котором все будут равны — и люди, и ангелы, и прочие существа. В этом плане «Сильмариллион» все-таки ближе именно к христианской картине мира, ведь в «Старшей Эдде» ничего о «свободе-равенстве-братстве» не сказано, — хотя и у Рагнарека также имеется немало соответствий с Армагеддоном, — не случайно «конец света» назван именно «концом света», — ведь в обоих вариантах светила прекратят давать свет и тепло, и наступит мрак. Но этот момент, скорее всего, уходит корнями именно в человеческую психологию,— ведь людям испокон веков было свойственно бояться темноты, которая так или иначе несла в себе угрозу в виде хищных зверей или злых духов.
И в «Старшей Эдде», и в «Сильмариллионе», и в Апокалипсисе говорится о том, что в конце концов дьявол будет уничтожен, а Люди — освобождены от его ига. Однако, следует обратить внимание также и на тот факт, что как Мелькор, так и Локи, так и Сатана представляют собой именно стихию человечества. Это что же получается, — спросят люди, привыкшие понимать все буквально, — человечество тоже будет уничтожено? Мы попытаемся доказать им, что их опасения беспочвенны. Дело в том, что даже в «Сильмариллионе» сказано, что Тулкас уничтожит не Мелькора, а именно Моргота, — то есть, фактически, оборвет связь оного с Бездной. Само собой, даже для такой могучей Стихии обрывание многовековой связи не пройдет бесследно, — он попросту перестанет быть тем, кем был все это время, и станет совершенно другим существом, сохранив, однако, свои первоначальные функции, — покровительство человечеству, — а следовательно, и Моргота, и Сатаны уже не будет, а будет некое принципиально новое Начало. Так и человечество, вероятно, изменится вместе с ним, избавившись от своих пороков и страхов, и начнет действовать и мыслить по-другому.
Но для того, чтобы достичь совершенства, человечеству самому необходимо начать меняться. Эту-то мысль и пытается донести до нас Толкиен, облекая ее в форму волшебной сказки. Во «Властелине Колец» этот момент прослеживается очень хорошо. Герои Толкиена, как уже было сказано в первой главе, не ждут спасения свыше, хотя и надеются на него, — а действуют, действуют сами, часто наперекор судьбе, сохраняя в своих сердцах веру в Любовь и в Добро. Чтобы Верить, им не нужны ни храмы, ни обряды, ни жрецы, толкующие им о спасении,— они так или иначе знают, что будут Спасены, действуя во имя Добра. И эту же мысль они пытаются донести до других созданий, своим примером доказывая, что даже самые слабые существа способны на великие поступки. Можно мечтать спасти весь мир и ничего не делать для своего собственного спасения, — а можно день ото дня добросовестно выполнять возложенные на тебя обязанности, зная, что твое дело никто за тебя не сделает. Ведь именно так и поступают герои Толкиена. И именно поэтому книги Профессора так привлекают современную молодежь, ищущую поддержку и опору в этом жестоком современном мире.
И именно поэтому книги Толкиена будут читать и читать, и даже обилие громкой рекламы не испортит их. Ведь одно дело — следовать моде и стремлению удовлетворить себя, подобно злосчастной паучихе Унголиант, не удовлетворяясь при этом, — но совсем другое — извлекать урок из прочитанного и потом использовать полученный опыт в жизни. К сожалению, у произведений Толкиена в этом плане есть и отрицательная сторона, — стремясь воспеть в своей книге Красоту, Любовь и благородство, писатель не подумал о том, что не все читатели, быть может, за красивыми образами окажутся способными разглядеть его основную идею, идею того, что необходимо творить Добро вне завсисимости от сопутствующих обстоятельств, даже если это предтавляется невозможным. Однако, надежда, как отмечает В. Гопман в своей работе, все-таки есть, — когда уляжется шумиха вокруг книг Толкиена, когда перестанут издаваться книги посредственных писателей, паразитирующих на его творчестве, придет время исследователей-лингвистов, которые, быть может, смогут донести до людей суть творчества Профессора. И быть может, тогда люди наконец-то поймут, как же им нужно жить.
иногда то, что снится, приходит въяве, —
наша жизнь не подвластна простым расчетам.
и, быть может, читает тебя сам дьявол
и тихонько вздыхает себе о чем-то.
он, быть может, мечтает, чтоб были свечи
на окне, за которым танцует вьюга,
но в ответ — лишь зудящая бесконечность
осознаньем которой он сам напуган.
и горят огоньки на фасаде дома
что заснежен весь — от крыльца до крыши,
и он шепчет — оставь же меня в покое,
я и так отстрадал себе все — ты слышишь?
но она все за ним, — и в огонь, и в воду
в небеса, и в пропасть, и в сны, и в мысли.
он ей самую жизнь бы, как плату, отдал —
но ему даже так от нее не скрыться.
а сначала он думал, что первым будет
и, понятно, сначала мечтал, как лучше.
если б знали все те, кто кричит о бунте,
что играть в бунтаря может так наскучить...!
и наверно, не стали бы так поспешно
в жизнь бросаться, как на добычу коршун —
если б знали о том, что огонь надежды
так похож на свечу на окне замерзшем.
Заключение.
Наш современный мир во многом напоминает, — нет, не Среднеземье, а именно средневековье. Средневековье с его мелкими распрями, феодальными войнами, жаждой наживы, тщательно замаскированной под стремление улучшить мир, тотальной безграмотностью и жизнью по принципу «будь, что будет», — и вместе с тем, с постоянным ощущением беспокойства и страха, страха перед чем-то непонятным и неизведанным. Призрак страха реет над миром, подобно назгулу-кольценосцу, оглашающему окрестности своим леденящим душу воплем. От этого исходит желание людей спрятаться; уйти под воду и поглубже зарыться в ил своего маленького мирка, не выходящего за пределы собственного дома. Интернет-сайты кишат жуткими статьями о приближающемся Судном Дне; всевозможные Саруманы и Гримы Гнилоусты занимаются толкованиями священных книг и извращенную истину затем выдают за чистую монету, при этом нередко еще и продавая ее за неплохую цену. Люди забыли о том, что им было обещано Спасение, и живут так, будто бы ничего, кроме смерти, с ними уже не случится. Однако английский профессор филологии еще раз напоминает нам о том, что Спасение придет, — но только от нас зависит, как скоро оно случится. А для того, чтобы оно случилось, необходимо долго и упорно работать, бороться с собственной ленью, страхом, дурными привычками и гневом, — ведь даже самые страшные враги на самом деле не так страшны, как все эти явления, а самые ужасные монстры живут не под нашими кроватями, а в наших собственных головах. Но мы обязательно справимся с ними — хотя бы потому, что нам есть ради чего работать, и есть за что бороться, и есть во что верить, и имя этому неведомому «чему-то» — Любовь. Ведь не зря Берену в итоге удалось вырвать Сильмарилл из Железной Короны, и не зря Эарендиль взмыл в небо, озаряя светом Сильмарилла Вселенную. Великолепие произведений Толкиена заключается в том, что они дарят нам Надежду, а Надежда — это дар, который нельзя упускать.
У каждого из нас есть своя Лестница В Небо.
мне всего-то лишь нужно — немного уйти в себя
пыль стряхнуть с прикроватных полок, разжечь камин —
пусть призывно рога в пожелтевший закат трубят
я сижу у огня и, как Фауст, ловлю свой миг
как кому объяснить, что я вижу весь этот мир
чуть иначе — без пошлых масок и сальных риз.
и ничто для меня не сумеет огня затмить
потому что огонь — не снаружи, огонь — внутри.
как тебе объяснить, мой неопытный юный друг —
я хочу ведь того же самого, что и ты
я не кормчий, что, скалясь, яростно крутит руль
я всего лишь побитый жизнью маяк судьбы
я слоняюсь по миру, пока не сгорит фитиль
я промозглою осенью кутаюсь в рваный плащ
я потерян в себе, я потерян в своем пути
я свечу вам в ночи но не знаю с чего начать
Бог с ним, с Богом — уже без разницы, кем здесь быть —
никого не осталось, — ведь каждому здесь "слабо".
Каждый просит — всего-то — любите меня любым.
Так любите меня. Я и сам ведь чуть-чуть Любовь.
Комментарии:
(0)
Дарин: о, есть еще говорящие авторы
это хорошо
Неважно: Привет, Дарин 
Все сообщения мини-чата
"