Будь талантливым, смелым,
нездорОво восторженным,
Гни свою линию!
Знай свое дело!

(да разве так можно?!)

Сплетай,
множь, размножай
ожерелья страданий,
странных мыслей,
депрессивных идей...
Подбирай слова,
выискивай
образы,
чтобы задело людей,
слишком смелых читателей,
глупых, наивных,
оптимистов,
мечтателей
с добрыми лицами...
(Жаль, что в поэзии
до сих пор нет полиции...
Ты — преступник!
Маньяк! Истязатель!
Бьешь по живому,
трогаешь раны...
И когда ты молчишь,
Твое лживо затишье!
Чтоб
покромсать на куски
его душу,
хватит тебе
четверостишья!

Иногда
я хочу
казнить всех поэтов —
бесталанных артистов!
По жуткой статье —
подстрекательство к самоубийствам!)

Зовите врачей и не надо полиции!
Я поплачу над этими лицами,
над теми, кто стал заложником
своего внутреннего художника.
Мысли бьют в барабанную перепонку,
пробиваясь образами ребёнка
непонятого, внутриутробного.
Без оружия психотропного
над собой победы не будет.
А при этом страдают люди.
Поражённый чужими стихами взгляд
с воплем ужаса приближается.
А с этой стороны есть свой Ад —
когда у поэта стихи сбываются.

Маньячная радость или наказанье —
ощутить самому себя поэтом?
Когда изливаешь боль на бумагу — становится легче,
но дело не в этом!
Дело в том, что приятно и мерзко
слышать признанье
девочки-дурочки,
писклявый голосок, влажные глазки
и липкие губки трубочкой:
"Я читала Ваши стихи!
Лесби — Тру!
Я все поняла!
Теперь я люблю свою подругу!
Такие дела..."
После таких моментов останется
только спрятать тексты подальше в стол!
Удалить все из сети и памяти,
чтоб никто, не дай бог, не нашел!
А писать — сугубо для личного пользования!
Чтоб полегчало, когда болит...
Наедине с собой, запираясь на ночь в сортире,
Так,
словно стихами тебя
тошнит!

Роись, поэт, в чужих головах,
cтрой депрессии, насаждай эйфорифы,
подбирай и взращивай рифмы,
даже если со стилем швах.
Можешь молчать, можешь всё выбросить,
выплюнуть, чтоб никому не досталось.
Удалось чьё-то личное выносить —
осталась малость.
Можно перед собой отбояриться:
пишу, что хочу, пишу, как нравится.
Кто с проблемами — к психиатру.
Остальным лежать тихо, как труп.
Вот и лежу. (Я же звала врачей).
Разговор с бестолковыми книгочеями
стоит проворачивать внутри себя?
Уговаривать? Объяснять? Злиться?
Девочка, а подруга любит тебя?
Расскажи: что у вас случится?
Пусть проживёт этот опыт сама,
как тот, от кого она заразилась
той самой игрой (воображенья? ума?)
Пусть ведётся на поэтову милость.
Может, и протрезвеет малость,
глядя на то, что осталось.
Будет кричать в коридоре :
я же верила! Верила!!
А Вы оставляете меня умирать...
Девочка, ты этот образ примерила;
так и поэт любит образы примерять.
Напиши сама — хоть абсурд, хоть сумбур,
несвязный поток или стройный ряд.
Все начинали под влиянием гуру
изменять свои жесты, убеждения, взгляд.
Не стоит пугаться своих реакций
на попавший с тобой в резонанс стих.
Из депрессии в эйфорию кидаться
поэт умеет за вас двоих.

А кто-то думал:
зачем мы пишем?
Ломаем морали и строим
стереотипы,
стрёмные образы...
Слышишь
апплодисменты
восторженных читателей?
зрителей
твоих извержений,
экскрементов твоих почитателей?
Незримых свидетелей
твоих дежа-вю и депрессий?
Счастливых жертв добровольных репрессий,
Довольных участников пьяного мессива
которое ты устроил
хороводами строчек,
потоками слез,
которые
ты не то вызвал сам,
не то напророчил...
Несчастные жертвы
тобой восхищаются?
Дарят цветы и просят автографы?
Поздравляю!
Им повезло,
хотя врядли они
сами о том
подозревают...
Хуже когда плачут...
Я когда-то в детстве читала,
что это значит!
Красивая легенда о том,
что высшая награда поэту — слезы!
Потому-то писать нужно кровью и потом!
Всегда быть серьезным,
кажду строчку прочувствовать,
каждой эмоцией
переболеть,
Чтобы не были стихи искусственными!
Но не сказано было в этой легенде,
что читателю от таких стихов — смерть!
Я не знала сама,
пока не услышала
бред депрессивный
жертвы моды, Воденникова,
когда было больно просто физически,
когда жгло глаза,
разъедали,
как кислотой,
кислотные строки...
Тогда я просто решила убить себя,
не думая, не сомневаясь,
в, насколько возможно, кратчайшие сроки!
Хотя, Вы мне заявите, наверняка:
За их настроение мы не в ответе...
Работа художника и так не легка,
А читатель не должен все внутрь тянуть,
обычно так делают дети...

Я стара, как хвост динозавра,
по сравнению с уважаемым автором.
Это было почти полжизни назад
( и Воденников среди прочего),
когда глотала стихи подряд,
не спала от впитанного ночью,
бредила образами наяву,
дралась, как рысь, за своё безумие.
Теперь это часть процесса «живу».
В свои шестнадцать я бы запретила Мунка,
потому что «Крик» вывернул мой мир наизнанку.
В девятнадцать, если день проходил без мук
(впечатлительность зашкаливала за планку),
готовилась записать себя в сухие корки,
боялась стать пересохшим фонтаном.
Быть под впечатлением, ходить фантомом,
мучаться несовершенством и несоответствием —
процесс для любого естественный.
Человек тянется познавать,
переживать свой опыт, усиливая его чужим.
Смерть от стихов — тому, кто выберет смерть.
Большинство выбирают жизнь.

Дети и впрямь в потреблении мало разборчивы
(се подтверждаю как мама активной дочери.
Падает до крови, корчится от обид,
после этого долго хандрит.)
Страдают все, как умеют.
Но с этим они взрослеют.

Не читайте перед обедом газет,
не ходите в картинную галерею.
Вам заказан вход на хороший концерт.
Догадываюсь — многие так не умеют.
И до порога нужно дойти,
и вовремя отвернуть обратно.
Если тащишь что-то невкусное в жизнь,
Значит зачем-то тебе это надо.
Но как не пробовать душу свою
на восприимчивость к боли?
Понимаю, что хочется боль глушить
смертью, наркотой, алкоголем.

(В целях оздоровления читательского организма
выкладываем то, что полно оптимизма,
чтоб не видна была тёмная сторона луны,
чтоб не были тягой к смерти больны.
А свои миазмы, фантазмы и прочее
отправляем в стол пусть там ворочаются.)

---------------------------— !
(салютую автоматной очередью)