София Незабвенная — Лукреция

Осталось только это средство — мне говорили, что поможет. Моя красавица Матильда мне наконец подарит сына. Я опрометчив был с невестой — взял помоложе, попригожей. Ах, только силы бы хватило..."

Декабрь вгрызается крысиной противной мордой в неба хлопок. Промозглый ветер дует с моря. Лукреция тихонько плачет: "Я не хочу идти на это..." Но ропот малых — просто шепот,    что слишком робок для крамолы...

Лукреция худа, как кляча, ручонки — тонки, словно ветки. Она ужасно некрасива, и потому — еще девица. Мужчины бедную боятся, но госпожа — души не чает. 

И под развесистой осиной звучит приказ остановиться. 

Придет ли зверь — еще не ясно. Кругом лишь — белое молчание, и снег. Рождественский, блестящий, — пыльца с прозрачных крыльев феи. Джованни говорит — садись здесь. Молчи. Не говори ни слова...

...мы рог его положим в ящик, доставим в качестве трофея в наш замок, истолчем с корицей — и будет снадобье готово.

Лукреция дрожит — от страха? Иль просто зверя жаль бедняжке? 

Стрелки расселись по укрытьям. Лоренцо и Джованни — вместе. 

Декабрьский снег чудесно пахнет, и белые снежинки пляшут, и, смерть почуя, заяц прыткий бежит, выпрыгивая резко. 

Но тень меж веток?

Чу, мелькает... Как будто не решаясь выйти. Лукреция сидит недвижно, стрелки затихли в напряжении.

И вот на белую поляну выходит некто из укрытья и с каждым шагом — ближе, ближе... Как будто лошадь... Неужели?!

Но нет, не лошадь. Слишком низок — скорей олень на мягких лапках, весь бел, лишь рыжие подпалы на худеньких боках и скулах. Он воздух нюхает капризно, почувствовав нездешний запах, и тихо-тихо поступает к девице, что сидит покуда не шелохнувшись. Зверь с опаской подходит, тычется ей в руки. Его рожок — как бутафорский, как декорация к спектаклю. Команда "Пли!" — и звезды гаснут, и смерть, покинув ложе лука вспоров безмолвие, несется. Но белый зверь на тонких лапках летит, ее опережая, в кусты, и дальше — в чащу леса. "Проклятье!" — говорит Джованни. Лоренцо шепчет: "Я поверил..."

Лукреция сидит, дрожа и под нос тихонько шепчет песню. "Чего сидишь, как неживая?" "Ее боятся даже звери, она ж худющая, как палка, и на лицо страшнее черта..."

Бедняжка про себя вздыхает, смахнув слезу. Обидно, горько. 

Сегодня ужин в старом замке. Вино, гусиная печенка, сыры и булки с потрохами...

Все будут пить, и громкий говор опять наполнит зал старинный, где стол на тридцать две персоны.

Лукреция уйдет с Матильдой наверх, когда напьются гости, и обе лягут на перину, и будет эта ночь бессонной.

Лицо Лукреции — личина. Под нею — лик. Белее кости, с глазами, что как небо, сини, и взглядом — цепким и сверлящим. Чуть выше глаз — белеет выступ, остроконечный и спиральный. 

"Мне без тебя невыносимо. Любовь внутри ревет и пляшет — давай уйдем, давай простимся со всем, что наши души ранит. Я не могу терпеть все это. Моя звериная натура похоже, чище человечьей. Твой муж охотится за нами... Уйдем — и спрячемся от света, в воде, в объятиях Нептуна, где теплят маленькие свечи невидимые глазу твари".

"Давай уйдем. Пора, должно быть. Мы слишком долго протянули. Я за тобой идти готова в любые темные глубины, готова быть тебе женою, уйдя в подводную страну, и готова расплатиться кровью..."

Декабрь звенит прощальным гимном, чуть-чуть похожим на церковный. Джованни спит, напившись крепко. Ему сегодня снятся юность, простор морей,  далекий берег.

Матильда и ее любовник уходят к берегу с рассветом, и вдаль плывут сквозь стылый сумрак.

И следом уплывают Звери.