Так дышит сердце, собираясь по частям, с хрустальным звоном двигая осколки, страдает грация изогнутой лозы, от остроты резьбы, запястье от наколки.
Сама природа, чувствуя нутром, надлом в своей судьбе с приходом грома, спешит на иглах молний принести, весть о дожде из призрачного дома.
Живу минутой, прожитой тогда, когда меняли чувства направленья, мои мечты спешили превратить, мои фантазии в источник вдохновенья.
Я не писал тогда стихов и жадных писем, все больше говорил о пустяках. Теперь молчу, пишу чуть-чуть, украдкой, и оставляю время в дураках.
Хотя взглянув на мир уже «за тридцать», о чем и думать раньше-то боялся, теперь крещусь и думаю о том, кто в самом деле в дураках остался.
Оставив экзальтированный тон, для громких похорон, и в траур ночи, бросаю сыр для мраморных ворон, как в зеркало глядясь в вороньи очи.
В глазах ворон я вижу силуэт, покрытый пылью времени набросок. Старинный крест, созвездие стрельца и эшафот из трех дубовых досок.