Литературный портал / Homoscribens - Слово

Автор: Homoscribens, Отправлено: 22-01-2012 13:02.

Иногда и слова бывает достаточно, чтобы резко корабль жизни курс свой поменял. Вырвалось у Андрея слово резкое, необдуманное, и предстоит ему теперь за слова свои отвечать. На рифы идти. Неподготовленный он капитан. Нет опыта у него подобного. Так зачем тогда хорохорился? Получите — распишитесь.

В жизни Андрея много было моментов поворотных. Разойдется дорога на две да на три: выбирай теперь, товарищ, — куда пойдешь? Закончил школу — выбрал, университет прошел — выбрал. Уж, вроде, ясно теперь все. Ан-нет. Ничегошеньки не ясно. Введем новую переменную, и все планы твои к черту полетят. Кто это тут думает, что можно что-то в жизни своей самому планировать? Давай-ка, попробуй!

С течением времени всплывают в памяти моменты, которые можно теперь за звоночки принять. За сигналы. Тогда не понял — сейчас осознаешь. Идешь по жизни да вдруг видишь: то тут блеснуло, то там. И только тогда поймешь, к чему все это случалось, когда время особое придет. Вот и пришло такое время. Едет Андрей на новую свою работу. С сегодняшнего дня не директор он больше компании своей консалтинговой, а заведующий кафедрой в университете. Вот поворотец! А всё слова виноваты. Следи за словами своими, и не будет таких сюрпризов в жизни твоей. А еще характер твой упертый тому виной. Отмахнулся бы, не стал мнение свое отстаивать — ничего бы в жизни твоей не поменялось. Кроме одного — уважения к себе.

На кафедре, которой руководить ему предстоит, он и чужим был, и своим. Своим — потому как воспитала его когда-то и выпустила в жизнь. Заложила тот фундамент, на котором он впоследствии карьеру свою строил. В фундаменте, однако, пустот оказалось много, и приходится ему и по сей день эти пустоты заполнять. А чужим он был, потому как закончил он университет да пошел своей дорогой. А кафедральная жизнь по своему пути пошла. И существовали бы они так раздельно, если б то и дело не приходилось Оскольцеву в дела университетские вмешиваться. Люди ему в компании новые нужны? Нужны. Молодежь особенно требуется. Где ее взять, как не в своей же альма матер? Одного взял, другого. Понаблюдает с месяц да увидит, что встревать надо, переучивать. Того специалист молодой не знает да этого, да еще деньги только подавай. Да побольше. Крутая компания у Оскольцева, на рынке консалтинговых услуг известная, уважаемая. Плати, дядя, жалко тебе, что ли? Но выпускники у Андрея все стадии должны пройти — от бегунков до тех высот, на которые они сами забраться способны. С бегунков вся молодежь начинает. Не может у нее того опыта быть, что у маститых экспертов, а значит и денег таких вы, ребята, не заслуживаете. По-другому считаете? Даст Оскольцев такому шустрому проект — веди от начала до конца да получай как Сергей Петрович или Анна Витальевна — не вопрос! В конце первого дня бежит такой шустрик в кабинет директорский, каяться. Вот и вернулось все на круги своя.

Но с каждым таким студентиком бывшим не набегаешься. Потому выделял Оскольцев время на лекции в университете. Редко, но выделял. Тема новая появится, компания ее раскрутит, а потом — на обкатку среди четвертого-пятого курсов. Студенты — это такое племя интересное! Вопросы они похлеще профессорских задают! Удалось тебе студентов убедить-заинтересовать, теперь с любой аудиторией справишься. Учил Андрей новое поколение, и сам учился. Но было то все разово, несерьезно.

Еще слабину Оскольцев дал, когда ремонтом аудиторий занялся. Сам помнил, как в некоторых аудиториях зимой в куртке сидеть приходилось да в перчатках лекции писать. Вот и ввязался. Почему слабиной это своей посчитал? Потому что из жалости этой все потом и завертелось-закрутилось.

Последние десять лет он наблюдал, как кафедра потихоньку разваливается, но, как и все, был своим занят. Каждый год отмечал Оскольцев, как постарели те, которые и в его студенчество были не слишком молоды. Все реже на кафедре оставалась молодежь, и это тоже было понятно. Мотивации нет, а без нее, голубушки, никто работать не будет. Андрей и сам-то диссертацию защищал, потому как мотивация была — не пускали его на некоторые тендеры. Вот и пришлось царапать. С темами у него проблем не было, со временем — были. Некогда. Но как написал — не пожалел, потому как систематизировал один большой кусок, до которого руки не доходили, да еще в процессе кое что понял новое для себя, выводы сделал.

Помнил Андрей и основателя кафедры. Из ничего, на пустом месте создал ее Сергей Сергеич, вложил все, что мог, двадцать пять лет заведующим пробыл, чтобы потом его же его ученик и сместил. Никто из тех, кто с Сергеичем всю жизнь проработал, заступаться за него не стал. Но это уж Оскольцев потом узнал, когда Сергеича на улице как-то встретил. Вот тогда, наверно, еще один звоночек-то и прозвенел.

Новый заведующий и года не продержался — за лучшей жизнью в столицу уехал. А уж каждый последующий руководитель постепенно час кафедрального заката приближал. Что, не воспитал Сергеич, смену себе? Вроде, кафедру строил, людей учил, только вот в одном неправ был: подбирал кадры так, чтоб не подсидели. Лидеров не брал. А если и брал — не уживались они в твоем режиме авторитарном, уходили. Вот и результат.

И вот месяц назад отмечала кафедра свой юбилей тридцатипятилетний. Оскольцев в числе приглашенных. Торжественная часть как началась, так и обалдел Андрей, слушая об очередных завоеваниях кафедрального коллектива. Все вокруг знали, что нет этого ничего, но никто смелости не набрался слово вставить. Сидят начальники предприятий крупных, чиновники всех мастей и молчат. И преподаватели кафедральные тоже сидят-молчат: чего в своем позоре признаваться? Осталось их всего-то человек десять, еле тянут лямку свою. Половине — больше шестидесяти годков. Они на кафедре с момента основания. Смотрит Оскольцев и удивляется: неужели никто мыслить критично уже не способен? Неужели не понимают, что началась уже агония и совсем скоро конец наступит? Не будет кафедры. Нет, не хочет никто очевидного замечать. Сидят в зале да хлопают дружно.

И вот тут Оскольцеву с речью выходить — не последний он выпускник, слово его вес имеет. Перемигнулся с ним знакомец его, директор управления одного, слово передал. А что же Андрей сказать-то хотел? Он по бумажкам уж сто лет не говорит. Да и была бы бумажка, не стал бы он с ней сверяться — у него в голове уже совсем другие мысли роятся! Что-то внутри него взбрыкнуло, и сказал Оскольцев все, что накипело за час сидения на этом «торжестве». Не критиковал он никого, не ругал. Покаялся он перед тем, кто кафедру основал, в том, что недоглядели, не помогли, когда кафедра в том нуждалась остро. А основателя-то кафедры и не пригласил никто. Не стали старика тревожить. Смотрит Оскольцев — нет Сергеича в первых рядах тех, кто благодарности сегодня принимает от учеников своих бывших. И пошел вслед за ним зал глазами Сергеича искать. А нет его! Перепуганные, виноватые взгляды руководства нынешнего словили, и все.

И встал тут Доронин, друг Сергеича, профессор со смежной кафедры, и сказал:
— Хорошо ты, Андрюша, говоришь. Правильно все. Только скажи ты мне, помнишь, как Сергей Сергеич про критику-то говорил? А говорил он так: «Все критиковать умеют да каяться, а ты мне предложения давай!» Так вот есть у тебя предложения-то какие?

И вот весь зал на Оскольцева смотрит. И каждый свое думает. Одни думают: «Вот дурак-то, Андрюха. Чего и понесло-то его? Сидел бы как все!». Другие радуются, что не они сейчас перед всем народом честным стоят да ответ держат за то, в чем неповинны, а ведь сами пару минут назад также, как Оскольцев, сидели да в душе возмущались. И все с интересом ждут, что ж теперь бунтарь-то наш скажет. Ах, любопытно!

Но Оскольцев не на публику смотрит, а на профессора того. Ох, и молодец же ты, Доронин! Старой закалки интриган! И вот тут-то и сказал Андрей слово неосторожное, необдуманное. Черти, не иначе, вмешались.

— Что я предложить могу? Не могу смотреть, как все ради чего Сергеич убивался, в тар-тарары полетит. Готов прийти на кафедру да сначала все начать.

И пошел по залу вздох удивления. И шепотом тишину перекрыло. И выкрики пошли.

А Оскольцев со сцены сошел да к Доронину. Руку пожал, обнял, а тут проректор к нему подскочил: «Вы, Андрей Владимирович, серьезно сейчас? Знаю, Вы слова на ветер не бросаете…».

… А теперь едет Оскольцев на новое место работы. Компанию свою на брата младшего оставил. Уверен — не подведет Лёнька. Колет, конечно, сердце, но уж привык Андрей за слова свои отвечать, вот и нет теперь пути обратно. Хотя, надеется еще Андрей, что вытащит он кафедру из кризиса, как раньше предприятия вытаскивал, и отойдет в сторону. Помнит он принцип главный: «Кадры решают все». Будут кадры — закончится его работа.

Приехал Оскольцев в университет, на кафедру зашел. Чужое все. Смотрят на него преподаватели его бывшие совсем другими глазами. То ли не понимают, то ли не принимают. Ожидал? Да не просто ожидал, уверен был. Но это не главное. С этим разберется он. Не в первой. Только вот предприятия и кафедра — это совсем планеты разные.

Проводили его в кабинет заведующего. Попросил не беспокоить минут десять. Вошел и только сейчас ощутил весь ужас того, во что встрял. Все не то и все не так. Но мысль эта вспыхнула и погасла. Не его репертуар. Вот тебе «дано», а решение сам ищи.

Осмотрелся, куртку снял, на вешалку повесил. За стол сел. Правду говорят, что многие начальники начинают с ремонта кабинета собственного. Тут ему не ужиться. Вспомнился собственный кабинет, и по-детски захотелось удрать туда, где светло, свежо, креативно.

Тут вдруг в дверь — стук.

— Да? Заходите!

Открывается дверь, тихонечко так, а там — Сергеич.

Бросился Оскольцев к нему, обнял. Уж, поди, лет десять не виделись. А ведь писал Андрей когда-то у Сергеича диплом. Все боялись у заведующего писать, а он пошел.

— Ну, здравствуй, здравствуй, преемничек. — смеются у Сергеича глаза. Седой он, старый, но есть в нем аристократизм тех профессоров еще дореволюционных, которых уж нет сейчас. Выбрит гладко, при галстуке… Комильфо.

— Сергей Сергеич! Знали б Вы, как я рад Вас видеть. Ей-Богу, не ожидал! Дорогой Вы мой. Садитесь. Да не сюда, в кресло свое садитесь. — приглашает Оскольцев.
— Мне Доронин позвонил, сказал. Он уж до того расчувствовался, что, боюсь, как бы в больничку не загремел.
— Еще не хватало, чтоб мои выкрутасы профессора довели! Да уж, ввязался я.
— А ты не бойся, Андрюш. Всколыхнул меня твой порыв, потому я помогать тебе буду, если захочешь. Я, конечно, старый уже, но опыта боев у меня в научных кругах побольше твоего будет. Ты ж не заводом каким руководить пришел. Тут среда такая университетская — особая. Тут пауки в банке, а ты пока что муха.

Рассмеялся Оскольцев, подумав, что за свои сорок годков он уж всяких пауков насмотрелся, но сказал:

— Спасибо, Сергей Сергеич, если можете — идите ко мне советником. Я здешних возможностей зарплатных не знаю. Думаю, что смешные они, но могу Вас через свою компанию провести.
— Не надо мне, Андрюша, денег. Мне былого расцвета кафедры хочется. Сможешь?
— Буду царапаться. Иначе на кой я сюда пришел?

Поговорили. Ушел Сергеич. Остался Андрей один. Достал ежедневник. Стал в уме прикидывать, с чего начать. Знал, что весь первый месяц разбираться придется: что да где. Есть ли система какая или на самотеке все? Кадры… С кадров начинать надо. Полная инвентаризация всего, что есть, нужна, и кадры — первое.

Что такое управление? Планирование, организация, мотивация и контроль. Просто все. И непросто все. За первые две вещи Оскольцев спокоен, сделает, а вот с мотивацией — провал. Зарплатой здесь университетской не возьмешь, на степени-звания тоже теперь не купишь никого. Но не зря же у Андрея консалтинговая компания. Что сейчас бизнесу любому требуется? Данные, аналитика, предложения. Вот и будет НИОКР для кафедры спасением на первом этапе…

Набросал себе Андрей схемы. Оценил масштабы. Вспомнил слова жены: «Ну, наконец-то будешь приходить раньше! Как нормальные люди жить будем». Достал сигареты. Отложил. Вроде, в кабинете здесь не положено. И поймал себя на мысли: вот тебе и первые ограничения, Андрюша. А сколько еще их будет в этой системе университетской?