Ясность и сила языка совсем не в том, что к фразе уже нельзя ничего прибавить, а в том, что из неё уже нельзя больше ничего выбросить.

Несколько вариантов одного и того же рассказа — может быть, вы думаете, что это излишество? А вот я ещё не уверен, что последний вариант можно печатать. Его можно ещё сжать. Только отбор и вызывает самостоятельную силу языка и стиля... Я беру пустяк — анекдот, базарный рассказ — и делаю из него вещь, от которой сам не могу оторваться. Она играет. Она круглая, как голыш морской. Она держится сцеплением отдельных частиц. И сила этого сцепления такова, что её не разобьёт даже молния. Его будут читать, этот рассказ. И будут помнить. Над ним будут смеяться вовсе не потому, что он веселый, а потому, что всегда хочется смеяться при человеческой удаче.

Когда я в первый раз записываю какой-нибудь рассказ, то рукопись у меня выглядит отвратительно, просто ужасно! Это — собрание нескольких более или менее удачных кусков, связанных между собой скучнейшими служебными связями, так называемыми «мостами», своего рода грязными верёвками. Но тут начинается работа. Я проверяю фразу за фразой, и не единожды, а несколько раз. Прежде всего, я выбрасываю из фразы все лишние слова. Нужен острый глаз, потому что язык ловко прячет свой мусор, повторения, синонимы, просто бессмыслицы и всё время как будто старается нас перехитрить.

Когда эта работа окончена, я переписываю рукопись на машинке (так видней текст). Потом я даю ей два-три дня полежать — если у меня хватает на это терпения — и снова проверяю фразу за фразой, слово за словом. И обязательно нахожу ещё какое-то количество пропущенной лебеды и крапивы. Так, каждый раз наново переписывая текст, я работаю до тех пор, пока при самой зверской придирчивости не могу уже увидеть в рукописи ни одной крупинки грязи.

Но это ещё не всё! Погодите! Когда мусор выброшен, я проверяю свежесть и точность всех образов, сравнений, метафор. Если нет точного сравнения, то лучше не брать никакого. Пусть существительное живёт само по себе, в своей простоте.

Сравнение должно быть точным, как логарифмическая линейка, и естественным, как запах укропа. Да, я забыл, что, прежде чем выбрасывать словесный мусор, я разбиваю текст на лёгкие фразы. Побольше точек! Это правило я вписал бы в правительственный закон для писателей. Каждая фраза — одна мысль, один образ, не больше. Поэтому не бойтесь точек. Я пишу, может быть, слишком короткой фразой. Я не могу говорить длинно. У меня на это не хватает дыхания.

Я стараюсь изгнать из рукописи почти все причастия и деепричастия и оставляю только самые необходимые. Причастия делают речь угловатой, громоздкой и разрушают мелодию языка. Они скрежещут, как будто танки переваливают на своих гусеницах через каменный завал. Три причастия в одной фразе — это убиение языка. Все эти «преподносящий», «добывающий», «сосредотачивающийся» и так далее и тому подобное. Деепричастие всё же легче, чем причастие. Иногда оно сообщает языку даже некоторую крылатость. Но злоупотребление им делает язык бескостным, мяукающим. Я считаю, что существительное требует только одного прилагательного, самого отобранного. Два прилагательных к одному существительному может позволить себе только гений.

Все абзацы и вся пунктуация должны быть сделаны правильно, но с точки зрения наибольшего воздействия текста на читателя, а не по мёртвому катехизису. Особенно великолепен абзац. 0н позволяет спокойно менять ритмы и часто, как вспышка молнии, открывает знакомое нам зрелище в совершенно неожиданном виде. Есть хорошие писатели, но они расставляют абзацы и знаки препинания кое-как. Поэтому, несмотря на высокое качество их прозы, на ней лежит муть спешки и небрежности. Такая проза бывала у Андрея Соболя, да и у самого Куприна.

Линия в прозе должна быть проведена твёрдо и чисто, как на гравюре.

А главное заключается в том, чтобы во время этой каторжной работы не умертвить текст. Иначе вся работа пойдёт насмарку, превратится чёрт знает во что! Тут нужно ходить как по канату.

Литературу ни тихостью, ни робостью не сделаешь. Нужны цепкие пальцы и верёвочные нервы, чтобы отрывать от своей прозы, с кровью иной раз, самые любимые тобой, но лишние куски. Это похоже на самоистязание. Писателю надо не бормотать, а говорить во весь голос.

Кто поверит, что рассказ может жить одним стилем, без содержания, без интриги? Дикая чепуха.

Тайна фразы заключается в повороте, едва ощутимом, никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя.

Фраза рождается нa свет хорошей и дурной в одно и то же время. Тайна заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а на два.

Не надо думать, что писательский талант состоит в умении рифмовать или сочинять замысловатые, неожиданные эпитеты и метафоры. Как можно меньше опосредствований, преломлений, стараний щегольнуть способом выражения! Высокое мастерство состоит в том, чтобы сделать ваш способ писать как можно менее заметным.

Процесс писания не прекращается у писателя, даже когда он не сидит за рабочим столом. Но я пишу, когда чувствую, что не писать об этом не могу.

Кроме таланта, яркого стиля и литературного мастерства, хочется, чтобы у писателя в книге была и правдивость.

Одна из тайн писательского ремесла и рабочего режима писателя — надо всё время мучительно думать… Над темой, над словом, сюжетом, над образом…

Никогда нельзя обмануть чистый лист бумаги. Никогда! Как только вы возьмётесь за перо и выведете первую строку, лист бумаги заговорит о вас.

Ничто не имеет столько нераскрытых возможностей, сколько настоящее чувство художественной простоты. Если вы будете следовать этому — вас ждут удачи.

Самое опасное для художника — это сделаться книжником. Всё замечательное в литературе — замечательно своей новизной. Ни одна самая хорошая книга не способна дать этого. Новизна в широком смысле этого слова — это жизнь. Держитесь ближе к жизни, знайте больше простых людей, населяющих землю, и бойтесь книжничества. Плохо, когда писатель отталкивается не от жизни, а от книги.

Нельзя смешивать книжничество и знание книги. Для писателя знание книги — это знание важной области жизни, приобщение к культуре.

Взвешивайте каждое слово. Ставьте его на суд своего вкуса. Но это достигается не сразу. Это достигается тренировкой, упражнением.

Если вы начали с романа, то, следовательно, ваш строй души сложился именно в этом плане. Никто так бурно не поддерживал литераторов, начавших с романа, как Горький. Не надо представлять дело так: роман — это что-то высшее, рассказ — нечто низшее. Рассказ стоит на том же уровне, на каком стоит хороший роман. Роман, рассказ — это скорее то, в чём выявляется творческое «я» писателя.

Слушая других, не забывайте о своём внутреннем голосе. Сообразуйтесь с ним.

Что такое вдохновенье? Вдохновенье с одинаковой силой может испытывать и великий писатель, и посредственный беллетрист. Результаты вдохновенья у них совершенно разные.