В мой Город снова пришла весна. Вот уже ярко светит солнце, и поют птицы, но ночью еще мороз, и утром застывшие лужи красноречиво свидетельствуют об этом. Всем хочется тепла, но в этом году весну, кажется, отменили, и киевлянки сапоги сразу сменят на босоножки.
Через неделю восьмого апреля мне исполнится тридцать пять, и вся моя жизнь от первого дня и до этих минут, когда я пишу эти строки, прошла в этом Городе. Я любила его, а он меня. Я всегда чувствовала эту нежную, с налетом грусти, любовь Города ко мне, как к его маленькой части.
Тридцать пять лет назад он приветливо встретил меня ласковыми апрельскими лучами солнца и звонкими фанфарами футбольного матча, затем он торжественно провел меня шумными первомайскими и ноябрьскими демонстрациями, благоухал для меня лучше любых парфюмов запахом мандарин под Новый год, испытывал муками учебы и творчества и, наконец, томительным предчувствием любви.
Здесь родились и растут мои дети, и так же, как и я, они любят мой Город. Полюбит ли он их?
За эти тридцать пять лет мой Город вместе со мной пережил несколько эпох: от брежневской стагнации — через короткие, как выстрел, времена правления Андропова и Черненко, одновременно разных и похожих, горбачевскую перестройку, встряхнувшую до основания необъятные просторы СССР и давшие мне шанс чудесным образом поступить в университет с одним экзаменом, провозглашение независимости непотопляемым и уже ставшим живой историей Кравчуком, десять лет противоречивого “правления” Кучмы — к “оранжевой” революции, когда “последним костром догорала эпоха”, а мы с нетерпением и без устали подбрасывали в этот яркий костер дрова, чтобы как можно быстрее догорела она, эта уставшая сама и утомившая всех эпоха…
Эпоха развитого социализма
Я не помню себя в детстве. Эта особенность моей памяти — помнить выборочно только то, что необходимо, и только то, что дает положительные эмоции, — часто спасает меня в сложных жизненных ситуациях. Я быстро забываю плохое и помню только хорошее, поэтому готова простить всем все, и, нужно сказать, что не только к этому готова, но и всегда прощаю… Благодаря этой особенности моей памяти, брежневская эпоха сузилась для меня до рамок незначительных эпизодов из жизни прилежной ученицы младших классов: скучная учеба (говорить, читать и считать меня научили почти одновременно), редкие просмотры телевизора (все равно по трем программам “ящика” нечего смотреть), аккуратные ломтики докторской колбасы, лежащие на тарелке рядом с аппетитной картошечкой-пюре (увы, до сих пор истинное счастье многие с тех времен представляют себе именно в виде этих самых всем доступных колбасных кусочков).
Потом воспоминания становятся все отчетливее.
На всю жизнь запомнилась поездка в Болгарию. Предварительный тщательный сбор документов, в том числе характеристика из школы на меня, чужие берега родного Черного моря, впечатляющий ассортимент товаров в магазине, небывалый урожай на четырех сотках возле дома в центре Пловдива и много-много солнца.
По возвращению пришло болезненное осознание того, что даже мечтать о других морях запрещается, чтобы не расстраиваться напрасно.
Тогда даже во сне я не могла себе представить, что когда-нибудь увижу Париж (и не умру при этом!), подмигну улыбающемуся ангелу в Реймском соборе, прогуляюсь по кривым узким улочкам Праги, надышусь запахом мари-хуаны в Амстердаме, поброжу по помпезно-имперской Вене, помолюсь в Храме Гроба Господнего в Иерусалиме, дотронусь до древних камней пирамиды Хеопса, посижу на мостовой Гранд Пляс в эклектичном Брюсселе, полюбуюсь каналами игрушечного Брюгге, буду плавать в Средиземном, Мертвом и Красном морях, любоваться фресками Микеланджело… и … мечтать о новых путешествиях и впечатлениях. Сейчас уже можно и помечтать!
Со времени правления Андропова запомнилась только широкомасштабная акция по борьбе с тунеядством и прогулами. В кинотеатрах и магазинах строгие контролеры отлавливали невезунчиков, решивших заняться своими делами в разгар рабочего дня. Трудовая дисциплина — превыше всего! Акция сошла на нет, как только к власти пришел стареющий Черненко. Активная борьба за скорое преемничество не предполагали проведения широкомасштабных акций, отвлекающих человеческие ресурсы.
Казалось, что расходы на похороны первых лиц государства, надолго станут основной статьей в бюджете СССР…
Перестройка
Завершение формирования меня как полноценного человеческого индивидуума совпало с эпохой правления Горбачева. Тогда все было впервые для нескольких поколений советских людей: впервые Генеральным секретарем ЦК КПСС стал почти “молодой” мужчина, с хорошим университетским образованием (юридический факультет МГУ — это не партшкола), умеющий говорить без бумажки, подтянутый, улыбающийся, трогательно любящий свою жену и настоятельно демонстрирующий ее всему миру; впервые стали громко, а не на кухнях говорить о недостатках системы, а вскоре провозглашенные гласность и плюрализм мнений расшатали до основания существующий режим, который в результате и канул в Лету.
Сегодня многие обвиняют Горбачева в том, что именно он развалил великий и могучий Советский союз. В какой-то мере с этим нельзя не согласиться: политика Горбачева действительно способствовала развалу СССР, ибо в корне противоречила основным принципам советского империализма, которые традиционно основывались на страхе, совсем не демократическом централизме, жестких государственных планировании и контроле и не менее жесткой идеологии, не предполагающей не только плюрализма мнений, но даже минимального отклонения от политики партии. Ничего не бывает просто так. Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно. Если Горбачев встал (поставили, оказался, очутился) во главе подгнивающего государства под названием Советский Союз, значит, объективно пришла пора расшатать, а затем и уничтожить и без того разлагающийся строй с громким названием “развитой” социализм, а заодно и подправить карту мира, причем впервые — почти мирным путем.
Темным, вернее черным, пятном горбачевской эпохи навсегда останется взрыв Чернобыля. В тот день на ярко-зеленые только что вылупившиеся листья выпал обильный снег. Мы стояли на балконе и смотрели на это чудо природы, не подозревая, что совсем рядом уже происходит трагедия, которая заберет тысячи безвинных человеческих жизней. И в этот раз советская идеологическая и информационная машина постаралась сработать, как обычно, на умолчание, но, к счастью, ей это не удалось. Стремительно растущая опухоль уже обозначенной перестройки способствовала тому, что информация, несмотря на ее засекречивание и замалчивание, расползалась по Украине, Союзу и всему миру.
Однако ни чернобыльская трагедия, ни случившаяся вскоре после нее гибель “Адмирала Нахимов” не умаляет значение реформаторской деятельности Горбачева. Он навсегда вошел в историю, как человек, который поспособствовал изменению лица не только Европы, но и всего мира: это и окончание холодной войны, и падение Берлинской стены, и распад Советского Союза, и образование независимой Украины, и, наконец, благодаря этому, превращение Киева в столицу одного из крупнейших (пока, к сожалению, только по территории и численности населения) европейских государств.
Благодаря политике Горбачева люди впервые перестали бояться не только думать, но и высказывать свои мысли вслух. Именно в эпоху Горбы я впервые услышала от своего деда о четырех годах, поведенных им в фашистском плену, о том, как его и его товарищей освободили войска американских союзников и о том, как из-за испорченной анкеты он долгое время не мог устроиться на работу (он был синтетическим учителем, и мог преподавать одновременно и музыку, и рисование, и обе филологии — русскую и украинскую). Многое тогда рассказал мне мой дед. Я несказанно рада, что он успел дожить до перестройки и мне посчастливилось услышать хотя бы крупицы из его биографии: о поступлении в Киевский лингвистический институт и о том, как его туда не отпустил учиться комсомол, и о тридцать седьмом, и о сорок первом… До самой смерти он аккуратно собирал вырезки из газет и журналов, в которых печатались разоблачения социализма и его героев. Все эти вырезки достались по наследству мне… Он бесконечно радовался наступившей хотя бы и ограниченной свободе слова. Рядом с дедом я навсегда прониклась новым непривычным для всех духом свободы.
В этот период стали публиковать ДРУГИЕ книги и показывать ДРУГИЕ фильмы. Другие, то есть отличные от предыдущих, проникнутых духом и буквой социалистического реализма. С полок достали «Комиссар» и «Ася Клячкина», из-под стола — «Дети Арбата» и «Доктор Живаго». Во всех кинотеатрах страны люди, затаив дыхание, смотрели фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние» с запомнившейся на всю жизнь фразой «Зачем дорога, если она не ведет к храму?».
До сих пор помню то огромное впечатление, какое оказал на меня фильм-спектакль Михаила Казакова «Фауст», в котором старший и младший Казаковы сыграли молодого и взрослого доктора Фауста, а Мефистофеля — неподражаемый и непревзойденный Зиновий Гердт. Это было, кажется, в начале восемьдесят седьмого. Спектакль, к сожалению, показали всего один раз по четвертому образовательному каналу ДЦМХ.
И наконец, «Асса» с актуальным всегда «Перемен, мы ждем перемен!».
Недавно по телевизору показывали «Покаяние», и стало немного грустно: этот фильм так и остался фильмом одной эпохи. Закончилась перестройка, сняли огромное количество других фильмов, рассказывающих об ужасах сталинской эпохи — получше и похуже, и с каждым новым фильмом «Покаяние» постепенно теряло свою актуальность. Чего не скажешь об «Ассе». Эта лента вроде бы о конкретном времени, но вместе с тем она вне времени.
Два эпохальных фильма, но какие разные у них судьбы!
И судьба Украины, наконец, как-то сама собой тоже решилась. Потомки свободных древних варягов и русов, сотни лет вынужденно лишенные самостоятельной государственности, разрываемые на части языческими племенами, католической Польшей, православной Россией и мусульманской Портой, чудеснейшим образом вновь обрели свою независимость. На первый взгляд, это происшествие выглядит и по сей день случайным. Конечно, с конца восьмидесятых самосознание украинцев уже смутно подсказывало возможности нового этапа в развитии нации, но такой скороспелый финал стал неожиданным даже для самых ярых сторонников обретения независимости, ведь СССР казался незыблемым не только изнутри, но и снаружи, следовательно, выделение из него Украины (не декларативно на бумаге, а самым что ни на есть натуральным образом со всеми вытекающими из этого политическими, в том числе геополитическими, и экономическими последствиями), впрочем, как и любой другой республики, выглядело крайне заманчиво, но все-таки, скорее, из области фантастики, чем реальности.
И все-таки это случилось! Чему в немалой степени поспособствовали, как захлебнувшаяся перестройка, уже успевшая расшатать Советский Союз изнутри, так и вполне обоснованные опасения украинского чиновничества за свою шкуру в случае «разбора полетов», если бы удалось победить ГКЧП. В Киеве рискнули, и риск, как впоследствии, выяснилось, оказался более чем оправдан. Но в том, как сейчас кажется, далеком девяносто первом году, наверное, немалых седых волос стоило Кравчуку и его соратникам принятие решения о провозглашении Украины независимой республикой. Именно Украина, насколько я помню, стала первой отделившейся от Советского Союза республикой, а вслед за этим в считанные дни СССР рассыпался как карточный домик. Думаю, навсегда. Империи собираются, укрепляются и расцветают, затем естественным образом, подтачиваемые изнутри и снаружи, приходят в упадок, увядают и разрушаются, и по странной иронии судеб, вновь никогда не возрождаются, несмотря ни на какие усилия. Так написано в книге истории… Просто в наш безумный век при более чем активном темпе жизни те процессы, которые на заре цивилизации медленно текли на протяжении тысячелетий (Египет), затем — нескольких веков (Древний Рим), теперь стремительно пролетают в считанные десятилетия.
Пишу, умышленно не обращаясь к первоисточникам (ни разу не полезла в internet, не подняла ни одного документа из тех теперь уже далеких эпох). Для историка и экономиста — это преступление, но не для писателя. Почему–то хочется, чтобы эти не свойственные мне строки опирались только на мою короткую память и эмоции, связанные с полустершимися воспоминаниями.
19 августа 1991 года исполнилось ровно три года, как я вышла замуж. Муж уехал куда-то очень далеко, дочка, кажется, была с моими родителями на даче, и я решила поехать к однокурснице отпраздновать годовщину своей собственной свадьбы.
Мы сидели на малюсенькой «хрущевской» кухне и пили самогон, в качестве закуски приспособив салат из свеклы с изюмом. Сейчас это кажется тем более не реальным, потому что в течение последних десяти лет даже вермуты типа «Мартини» являются для меня слишком крепкими напитками. Но тогда, я настаиваю, это был именно самогон. Было тепло, но не жарко, в распахнутое окно доносился звонкий смех с детской площадки, мимо с криками проносились веселые велосипедисты, пахло яблоками и концом лета. По телевизору показывали «Лебединое озеро», по радио тревожно рассказывали о подвиге, совершенном группой политических лидеров, не разделяющих устремления Горбачева и создавших ГКЧП исключительно с целью спасения Отечества. История, конечно, не любит, сослагательного наклонения, но кто знает, не будь ГКЧП, может, и не было бы вовсе: ни развала СССР, ни независимой Украины, ни оранжевой революции… Модернизированный Советский Союз остался бы наравне с США империей — уж если не зла, то, например, равных потребностей без равных возможностей. Ну, может быть, отпустили бы Прибалтику, ведь совсем чужие, но Украину — никогда! Это не баран чихнул: пятьдесят миллионов населения и огромная территория, включая транзит, горы и самое синее в мире Черное море.
Независимость
Обесценивание вкладов, гиперинфляция, передел собственности, рождение украинской буржуазии и еще много нового вдруг ворвалось в нашу жизнь, перевернув ее с ног на голову. Пришлось расставаться с иллюзией незыблемости устоев, отказываться от многих представлений о своем даже ближайшем будущем, от мечты… Впрочем, свято место пусто не бывает: тут же родились новые мечты, новые иллюзии, новые ценности… Ну, а кто не нашел в себе силы расстаться со своим прошлым, тому не повезло…
То, что не забудется, наверное, никогда, — это пустые полки в магазинах, скучающие продавщицы, лениво опирающиеся на прилавок и даже не поворачивающие голову в сторону случайно вошедшего в магазин покупателя, бесконечные очереди за дефицитом, а дефицитом было все: от подсолнечного масла до детских колготок. В начале 1993 года мы вручную в миксере взбивали майонез из с трудом добытых подсолнечного масла, уксуса и яиц, чтобы заправить салат к праздничному столу. В чрезвычайно сложном вопросе приобретения майонеза нам не смогла помочь даже свекровь, работавшая заведующей лаборатории райгастрономторга.
Я рассказываю об этом детям. Они внимательно слушают, но, кажется, не верят. А ведь это было совсем недавно… Мы еще не успели ни постареть, ни поседеть…
Власть, нашедшая в себе смелость объявить независимость Украины, вначале, в отличие от предыдущей, по крайней мере, пыталась быть близкой к народу. Пан Кравчук лично вел переговоры с голодавшими на Майдане студентами, лично разруливал сложные политические ситуации и хотя бы внешне был в курсе всех событий, происходящих в Украине. Однако первые шаги новорожденной Украины были неумелыми и неуверенными, какими и полагается быть первым шагам.
Кучмизм
Ходят упорные слухи о том, что Кравчук умышленно «сдал» выборы 1994 года, основываясь на вполне здравом намерении навсегда остаться в истории просто первым Президентом Украины. Подобную информацию мне доводилось слышать из разных независимых источников. Косвенным подтверждением этому является тот факт, что в последнее время Леонид Макарович слишком часто говорит о том, что если бы он остался на второй президентский срок, то сумел бы избежать ошибок Кучмы. Но тогда в 1994 году никто еще толком не знал, как строить (розбудовувати) независимую Украину. Ошибки были неизбежны. Кто-то должен был взять на себя ответственность за предстоящие неудачи, а за проявленный героизм получить политические и материальные дивиденды. Этим кем-то оказался Кучма, чья десятилетняя эпоха научила украинский народ жить по принципу: «Не вижу, не слышу, не говорю, и главное, не думаю». И если в начале эпохи Кучмы на Майдане незалежности, ласково обзываемом в просторечьи Обезьянником, все еще изредка толпились неравнодушные, обсуждающие последние политические события, то уже через пару лет после прихода к власти Кучмы там никто не собирался. Стало неинтересно, да и не нужно, растрачивать попусту душевные силы, ведь лучший способ выиграть спор: его не начинать. Да и спорить было, в общем-то, уже не о чем. Власть вернулась к знакомой ей по советским временам практике формирования единственно правильного партийного курса, причем совершенно не важно, какой партии. В данном случае название не играет никакой роли, главное, чтобы партия была партией власти. В эпоху Кучмы все политические акции оставались лишь политическими акциями, организованными политическими партиями исключительно для получения политических дивидендов, а народ при этом по-прежнему ничего не слышал, не видел и не говорил. Инакомыслие жестоко наказывалось. Дело Гонгадзе тому очень яркий пример. Скорее всего, аналогичных дел было немало, просто они не получили огласки. Предприятия, контролируемые оппозиционными силами, переживали одну за другой многочисленные проверки со стороны всевозможных государственных и правоохранительных органов. Созданная еще при Кравчуке налоговая инспекция, в эпоху Кучмы под началом талантливого администратора Азарова вступила в новую стадию своего развития, постепенно превратившись в невиданных размеров зловредного монстра.
Внешне Украина продолжала метаться между Востоком и Западом, колеблясь, как красна девица, мучительно решая, кому продаться подороже. Да никто не брал…
С постоянной оглядкой на могущественного восточного соседа молодое государство начало быстро скатываться к диктатуре.
К счастью, мы пережили закрытие книжных магазинов и пустые театры и дожили до открытия книжных супермаркетов и заискивающих просьб о лишнем билетике. Мы выбрались из экономической ямы, потому что любая яма имеет дно, дальше которого опуститься невозможно. Рост ВВП (что это такое, знают только экономисты, а остальные могут лишь догадываться) и благосостояния населения (эта рубашка уже гораздо ближе к телу народа) все-таки происходили, но не благодаря, а вопреки.
Время от времени Кучма на очередной показушной пресс-конференции разводил руками и взывал к подозрительно молчащему народу: Вы представляете?!
Мы-то как раз представляем!
Новая эпоха!?
И все-таки однажды народу, наконец, надоело молчать и делать вид, что он ничего не видит и не слышит, а главное, не думает. Нет, ни в коем случае не американцы организовали оранжевую революцию, хотя, если кому-то так приятно думать, пускай себе думает. Сам режим Кучмы своими более чем необдуманными действиями подтолкнул активную часть украинского народа к отчаянному гражданскому сопротивлению. На заснеженном Майдане украинский народ стоял не за Ющенко, а за себя.
Хочется верить: для Украины началась новая эпоха. Какая по счету при нашей жизни? И сколько их еще будет?
Но о новой эпохе пока говорить рано…
Взрослеет страна, и я вместе с ней незаметно повзрослела, а мой Город остался, как прежде, юным и красивым. И в который раз в него пришла Весна.
Апрель 2005